Нас кличут викингами, значит, едва ль
Есть у нас дорога назад…
На берегу забыли Одина и Тора,
Не хотите верить в Вальхаллу — не верьте!
Отнявшего жизнь не назовут вором.
Ветер попутный и нам, и смерти![99]
Нас боятся и нас ненавидят,
Нас не ждут никогда и нигде.
И так будет, пока глаза наши видят
След чужих кораблей на воде…
На берегу забыли Одина и Тора,
Не хотите верить в Вальхаллу — не верьте!
Отнявшего жизнь не назовут вором.
Ветер попутный и нам, и смерти!
И не каждый увидит старость,
Нам иная судьба дана:
Погребальным костром станет парус,
А курганом нам будет волна…
На берегу забыли Одина и Тора,
Не хотите верить в Вальхаллу — не верьте!
Отнявшего жизнь не назовут вором.
Ветер попутный и нам, и смерти!
Я вслушивался в странное звучание этой песни. Старался понять смысл слов. И иногда мне казалось, что я понимаю, о чем поют эти люди…
В стычке на речном берегу варяги, пленившие нас, потеряли четверых. Наверное, именно это спасло нам жизнь.
Хевдинг[100] Торбьерн решил, что мы должны заменить погибших. Мечи и луки у нас отобрали. Кольчуги, правда, оставили. Но заставили снять.
Коней переловили и перебили (я благодаром вспомнил болярина Зеленю, который отговорил меня ехать на Гнедке и обещал приглядеть за ним, пока меня не будет). Сняли с них шкуры, а мясо засолили в дубовых бочках, которых в драккаре оказалось предостаточно.
Потом похоронили погибших. И своих, и чужих. Справили по ним короткую тризну. И нас заставили выпить пива и поесть жареной на углях конины, в поминание об оставшихся навечно в этой земле.
А потом нас отвели на драккар и привязали к большим веслам. Рядом со мной сел варяг. Мой учитель и кат.
Пары зуботычин оказалось достаточно, чтобы мы с Яромиром поняли, чего от нас хотят.
Еще пару дней нас сильно били, стоило только сбиться с общего ритма или слишком сильно плеснуть веслом по воде.
Потом бить стали меньше. Мы втянулись. Или просто наши новые хозяева увидели, что мы стараемся изо всех сил.
Будешь стараться, когда кулак сидящего рядом опытного гребца в любой момент готов врезаться в твои ребра. Будешь стараться, даже если спина и руки перестают слушаться от напряжения. Даже если пот заливает глаза. Даже если кажется, что лучше умереть. Прямо здесь. Прямо сейчас. Но новый удар быстро приводил в чувство. И я со всей силы снова налегал на весла.
Попутно я старался обучаться языку гребцов. В этом тоже помогали подзатыльники, оплеухи и пинки моего напарника.
Как я понял, его звали Ормом. Он был лысым, как коленка. И злым, как нечистый дух. Глубокий шрам на лысине. Красное обветренное лицо. Сломанный нос. Срезанный кончик правого уха. Большая серебряная серьга в левом. Тонкие, как крысиный хвост, косички усов. Таким он был, Орм-мореход.
Нельзя сказать, что ему нравилось мучить меня. Просто он не задумываясь пускал вход свои огромные кулачищи, если я совершал оплошность.
Так день за днем я становился варягом. Или викингом, как они себя называли…
Под вечер мы пристали к берегу. Впервые за долгое время я ступил на землю. Меня качало. Казалось, что земная твердь гуляет под ногами не хуже палубы драккара.
Затошнило…
Чтобы не упасть, я привалился к стволу большой сосны…
Она одиноко росла на морском берегу. Ветры корежили ее ветви. Штормы окатывали солеными брызгами. Морская вода сжигала корни. А она многие годы упрямо тянулась к солнцу. Старалась выжить. И выжила.
— Ты как, Добрый? — Это Яромир тихо подошел ко мне.
С самого начала нас посадили далеко друг от друга. Его на корму. Меня ближе к носу драккара.
Так, чтобы мы не могли друг с другом говорить. Видно, викинги боялись, что мы можем сговориться и сбежать. Будто есть куда бежать в Океян-Море. Мы и не пытались. Наоборот. Всячески старались не замечать друг друга. И вот теперь, когда викинги были заняты и не обращали на нас внимания, он улучил мгновение.
— Живой, — тихо ответил я. — А ты как?
Он молча показал мне свои истертые в кровь ладони.
— Орм! — вздрогнул я от крика Торбьерна. — Чего это трэли[101] прохлаждаются?
— Не могу я больше, — выдохнул Яромир и быстро отошел от меня…
Я жевал опостылевшую конину. Мой напарник Орм по обыкновению сидел рядом. И вдруг он ни с того ни с сего выбил миску из моих рук. Мясо упало на песок. А Орм рассмеялся раскатисто, довольный своей шуткой.
— Ты сдурел, хер моржовый? Пожрать спокойно не дает! — не знаю, как это вырвалось.
Орм удивленно уставился на меня. Потом расхохотался еще громче:
— Ух ты! Мальчишка заговорил! А я-то думал, что ты немой, рыбья блевотина!
— Сам ты китовая моча, — огрызнулся я и приготовился получить оплеуху.
Но вместо этого Орм зашелся в гоготе.
— Хевдинг, — сквозь смех позвал он Торбьерна, — иди посмотри, как этот крысеныш по-нашему чешет.
— Чего тут у вас? — Хевдинг оторвался от еды и подошел к нам.
— Ну-ка ругнись. — Орм хитро подмигнул мне.
Я молчал.
— Ругнись, говорю. — Напарник ткнул меня ладонью в плечо.
— Дерешься? Весло тебе в задницу! — заорал я на него. — Хевдинг, скажи ему, чтоб перестал. Я за себя не ручаюсь. Надоел хуже конины. Дождусь ночи и отправлю на дно селедку кормить!
Я даже ожидать не мог, что это вызовет такой прилив бурного веселья.
Торбьерн схватился за бока и заржал, как молодой жеребец. А Орм и вовсе повалился на землю и принялся кататься по песку, давясь смехом…
Через мгновение нас окружили викинги.
Развлечений в походе было мало, и сейчас они покатывались оттого, что немой раб вдруг заговорил. Да еще как!
Я лез из кожи вон. Коверкая слова, припоминал все ругательства, которые запомнил за эти долгие дни. А крепких слов, как оказалось, я выучил немало. Орм постарался. Сам не зная того, он стал неплохим
