Отпускаем саженцы, разговариваю об этом со своей ученицей Зиной Снегиревой, Она смотрит на меня внимательно, слушает задумчиво, а потом, вздохнув, говорит, что полностью согласна со мной.

Лидия Тарасовна повела товарища Зюзя к лимонарию, я их вижу сквозь деревья: остановились возле третьей траншеи, беседуют. Вернее, говорит одна Лидия Тарасовна, показывает куда-то рукой, а долговязый Зюзь стоит над ней, как журавль, покачивает головой, будто упрямо и сердито клюет что-то. Клюй, клюй, товарищ Зюзь, это тебе на пользу… Не знаю, мучит ли его до сих пор цынга. Воевал в Заполярье, привез цынгу. Зюзиха как-то рассказывала Оришке, как встанет муж утром, а на подушке кровь… Дождусь лимона, дам и ему, пусть закислит себе десны.

Осмотрели траншеи, пошли к магонии…

А вот и мои горнячки? защебетали в саду. Дорог сюда они знают много, особенно летом, научились обходить мелешковы шлагбаумы. Только летом они бегают черномазые, загорелые, а сейчас идут стройно, как под знаменем, в белых рубашках, в красных галстуках. Далеко их слышно — целым табунком приближаются, звенят. Кто, по-вашему, впереди выступает с таким независимым, геройским видом? Да это же не кто иной, как мой законный внук Левко, Лев Богданович!

Глаза у него большие, блестящие, сливами горят на чистом, матовом личике. Я думаю иногда: в кого он пошел такой смышленый, быстрый и бесстрашный? Лето он всегда гостит у меня, навоюется с ним Оришка вволю. На бабушкиной картошке внук помидоры прививает, а захочет Оришка за ухо потянуть — не дается. Отбежит на берег и, как белка, — на самый высокий осокорь! Оришка его и там найдет, но поделать ничего не может: малыш уже так высоко, что и взглянуть страшно. Бегает Оришка, как квочка, кругом, «Левко!» да «Левко!» А Левко и в ус не дует, покачивается на самой верхушке и смеется над бабкиным положением.

— Буду сидеть тут, — говорит, — пока мои гибриды на картошке не поспеют.

К моей науке парнишка очень жаден. Замечаю это не только по тому, что губы у Левка все лето в вишнях и что он помидоры на бабкиной картошке прививает, а, главное, по тому, что часами стоит около меня, присматривается, вдумывается, расспрашивает о всяких секретах растительного царства.

Сказано ведь: юные мичуринцы! Все им в саду интересно, на все у них глазенки широко раскрыты. Магония зовет: смотрите, какая я зеленая; птицы зовут с тополя: скорее сюда, а маленький садовый трактор и свой голос подает: остановитесь возле меня, ребятки, подивитесь на меня, пощупайте, поспорьте!

Настороженно здороваясь с Мелешко, пионерия обтекает его с двух сторон и уже летит прямо ко мне, весело салютует, почет деду отдает.

Для одних я «дедусь», для других «Микита Иванович», а какому-то карапузу — слышите? — «товарищ Братусь»!

Вот уже у меня и товарищ: от горшка два вершка. Обступили, облепили меня, даже светлее стало вокруг, — наперебой требуют:

— «Сталинского»! Шафранов! Симиренка!

— Да угомонитесь вы, галчата!

— Мы не галчата! Мы — юные натуралисты!

— Прошу прощения… Кого же, однако, мне слушать?

— У нас есть староста кружка!

— Староста, покажись… А, Лев Богданович Братусь! Очень приятно…

Все им отпускаю, перед ними устоять не могу. Легко жить на свете с такой детворой… Не прутики какие-то им выделяю, а самые лучшие, хорошо сформированные, отобранные для себя саженцы. Знаю, что жалеть не буду, потому что передаю их пусть в молоденькие, но в надежные руки нашей веселой, смекалистой и живучей смены.

— Коз, глядите, не привязывайте под деревьями, коза — сторож никудышный. И зайцев не подпускайте… Повадился было один ко мне в сад, так я за ним босиком полкилометра по снегу гнался, а сейчас, гляньте, шапку из него ношу.

— Ни зайцам, ни козам, ни морозам не отдадим! Выставим посты, вырастим каждое деревцо, увидите, дедушка, какой будет сад!

Внук мой Левко топчется у меня под рукой, явно хочет о чем-то спросить.

— Спрашивай.

— Хотели мы с вами посоветоваться, дедушка…

— Чего ж… Посоветуемся.

— Скажите, чтобы вывести новый сорт… Сколько нужно скрестить цветков?

Задумавшись, смотрю, взволнованный, на своего потомка, на его ровесников и ровесниц. Великое, невыразимое счастье — дождаться от них такого вопроса. Уже их мысли проникают в самое потаенное, уже им нужно знать, сколько цветков…

— Берите не больше… пятка.

— О! А мы задумали тысячу!

— Потом, позднее, возьмете тысячу. А пока, чтоб не растеряться, не запутаться среди них, берите пяток… Можете еще раз помножить на пяток, но главное — внимательней присматривайтесь, замечайте всё. В нашем деле мелочей нет.

Подвожу своих юных друзей к лимонарию.

— Вот это, видите… цитрусы. Нигде в мире на таких широтах не разводят цитрусов. Только у нас, на наших сталинских широтах, это возможно.

Дети стоят, зачарованные: перед ними невиданное, сказочное, вечнозеленое!

— Оказывается, можно! И как вам все удается, Микита Иванович! Как вы этого добились?!

— Есть у нас, дети, тот, кто всех нас вырастил и на прекрасное дело вдохновил… Товарищ Сталин сам, занимаясь много лет разведением и изучением цитрусовых культур в районе Черноморского побережья, на практике доказал, что — можно! Можно вывести морозостойкие сорта цитрусов, можно двинуть их далеко севернее тех районов, где росли они до сих пор. Он, отец наш, благословил их в суровый путь, по его воле двинулись они на север и, вот видите, уже пришли сюда, к нам с вами…

Провожаю, веду пионерию по своему весеннему праздничному саду. Прозрачно, светло вокруг, ясно и легко у меня на сердце. Деревья стоят блестящие, мускулистые, счастливо притихшие, словно прислушиваются к своему росту.

Несут малыши охапки красавцев-саженцев — счастливый им путь!

— Высаживайте, выращивайте, лелейте их, друзья… Помните: дерево, посаженное сегодня, будет плодоносить уже при полном коммунизме.

Председатель (укр.).

Чернильницы (укр.).