и поев, пошел осмотреть двор, обогнул сад, виноградник, присматривался к хозяйству богача.

Очевидно, решил он, Герасим будет строить экономию. Ни для чего другого не стоит затевать такое дорогое строительство. Только вот почему он так торопится? Этого Михаил Васильевич никак не понимал. В его двадцатилетней практике все бывало, но такого чудака он еще не встречал.

Уездный землемер и городской техник Михаил Васильевич — человек по натуре не вдумчивый. Здоровый деятельный организм его не склонен к углубленным размышлениям, и поэтому он, махнув рукой, вошел в дом и сел у окна. Допоздна сидел он над планами и составлением сметы. Наконец лег. На рассвете к нему постучал Герасим.

— Вставайте, господин десятник, люди ждут.

Возмущенный десятник выглянул в окно и закричал на Герасима:

— Хозяин, я буду вставать сам, слышите! Не будите меня!

Но, увидев собравшихся людей, ругаясь, вышел. Возле хаты стояло три человека в крестьянских зипунах, на удивление чистые, с побритыми лицами. Десятник с интересом осмотрел их и вопросительно взглянул на Герасима. Но тот вроде и не заметил этого.

— Откуда вы, дядьки? Сумеете ли поспевать за мной?

Крестьяне кивнули головами и с готовностью стали возле десятника. Тогда он начал излагать хозяину свой план. Но запнулся пораженный. Насколько торопил Мардарь его с планом, настолько безразлично отнесся он к самому плану. Только посмотрел на длинный рулон кальки и смущенно сказал:

— Хорошо… Вы же на то и образованные люди, чтобы бумаги там всякие писать. Делайте, как лучше.

Десятник пожал плечами и начал работу. К полудню он наметил площадку под колодец на самом высоком месте двора — там, где и хотел Герасим.

— А все же, хозяин, здесь до воды не близко. Большие расходы придется вам нести.

— Хорошо, — тихо ответил Мардарь. — Делайте, как знаете: что нужно — говорите, мне недосуг.

— Так что же в первую очередь будем строить?

— Колодец, — тихо ответил Герасим. — Этим летом только колодец, а уж весной, бог даст, все остальное. За зиму свезу материалы, тогда уже попросим кончать.

Снова удивлялся десятник. Но удивление его перешло все границы, когда на утро по дороге к хате Герасима запылили телеги, груженные камнем, цементом, песком. А Герасим по-прежнему безучастно смотрел на все это, не интересуясь ни ценами, ни материалом, ни его количеством. Достал деньги, отсчитал поставщику и пошел прочь.

Михаил Васильевич переоделся и начал работу. Ему очень хотелось наплевать в похабную мужицкую морду этого богача, треснуть его хорошенько обеими руками по раздутым щекам, по этому высокому, суженному кверху лбу, в котором гнездился, очевидно, какой-то дикий, фантастический план, но он должен был отогнать все эти мысли и начать работу. Однако весь день он не мог избавиться от чувства какого-то оскорбления и даже обедать к Герасиму не пошел. Но вечером вынужден был обратиться к Мардарю по важному делу. Куда девать вырытую землю? Если ее оставить во дворе, то придется насыпать вокруг колодца высоченный курган.

— Куда будем ссыпать землю? — сосредоточенно переспросил Мардарь.

— Это действительно задача…

Подумав, Мардарь направился во двор, подошел к группе крестьян, отдыхавших после работы, отозвал в сторону одного из вчерашних помощников десятника и о чем-то долго с ним совещался. Потом они вместе вышли со двора, обогнули овраг, перерезавший поле как раз там, где кончалась усадьба Мардаря и начиналась земля Синики.

Михаил Васильевич обиженно ожидал решения. Чтобы убить время, сам вышел во двор. Расстегнул рубаху, потянулся и, закурив папиросу, двинулся прямо мимо риги в степь. За ним побежала собака. Десятник не спеша шагал по траве. Так он миновал ригу, еще какую-то ограду, вышел в степь у оврага и пошел над обрывом, поросшим терновником. Собака бежала рядом.

Вдруг собака остановилась. Потянула носом воздух и подалась вперед. Десятник тоже остановился. Холодок страха пробежал у него по спине. Он уже собрался было позвать собаку и вернуться назад, но вспомнил, что в кармане у него лежит его «Смит и Вессон», с которым он не разлучался, объезжая села Балтского и Тираспольского уездов. Он вынул его, присел и прислушался. Где-то вблизи скулила собака, словно узнав своего. Десятник снова прислушался, но, кроме воя собаки, ничего не услышал. Тогда он лег на землю и пополз. Полз осторожно, тихо. Зачем он это делал? Сейчас он не мог бы этого объяснить даже себе. Просто полз и все. Наконец остановился и прислушался. В нескольких шагах от него сидели двое и тихо о чем-то разговаривали. Он насторожился. Разговор велся шепотом. До него долетали только отдельные слова. Напряг слух.

— …Хорошо, так и скажу, — услышал он.

— Как пересыплем этот овраг, легко будет присоединить к твоей усадьбе и Синику. Он должен продать ее.

— Вряд ли… Я не знаю. Он любит свою землю.

Тот, что говорил вначале, тихо зашептал. А потом, видно, не соглашаясь, уже громче сказал:

— Клялся, так что делай, как говорю. Это от пэринцела Иннокентия, он так велел.

И снова зашептались. А затем опять тот, что упоминал Иннокентия, проговорил уже вслух:

— Ты ходишь такой надутый, что десятник уже заметил. Нужно быть веселее. Он, видно, уже думает, что бы это значило. Надо остерегаться.

— Не беспокойся, уберут, если потребуется.

Десятник невольно сжал оружие и еще плотнее прижался к земле. Но больше ничего не было слышно. Оба собеседника ушли. Напоследок услышал:

— Жаль овраг засыпать: пруд был бы.

Выждав некоторое время, Михаил Васильевич поднялся и пошел прямо в сад, чтобы не заметили. Из черной тишины ночи словно выглядывали чьи-то страшные рожи. Он никак не мог собраться с мыслями.

«Что за чертовщина? При чем здесь Иннокентий? Что это значит — „уберут“? Какие тайные планы могут быть у этого вахлака?»

Мороз снова пробежал по коже. Ускорил шаг и вновь очутился под развесистыми яблонями Герасимового сада. Прошел немного и внезапно остановился. Перед ним, прямо на земле, лежали двое и, кажется, спали. Он обошел их и направился к дому, оглядываясь назад. Ему показалось, что один из них поднялся и пошел за ним. Впрочем, он не мог этого утверждать наверняка и выругал себя за трусость.

«Эхе-е! Трусишка. Уже начинаются, видно, галлюцинации. Нужно взять себя в руки».

Откуда-то явилась решительность. Он ощутил желание приняться за более пристальную слежку, разоблачить это дело и узнать, какое отношение имеет к нему Иннокентий. Но, подумав, махнул рукой.

«На черта они мне?»

Когда пришел домой, Герасим уже ожидал его, ласковый, приветливый.

— Гуляли? Правда, хорошо у нас? Не то что в городе. Здесь тихо, как в лесу.

Михаил Васильевич посмотрел на него и решил: «Ну вас к чертовой матери. Делайте себе, что хотите, моя хата с краю».

И вдруг остановился.

«Постой, постой! Но какой-то частью этой тайны я уже владею? Нужно использовать. Попытаюсь». И, улыбнувшись, так же приветливо ответил:

— Да так, знаете, ходил осматривать двор, куда бы землю ссыпать, смотрел.

Герасим насторожился.

— Ну, и что же вы решили?

— Решил, что если у вас нет желания сооружать пруд, то землю можно было бы ссыпать в овраг. Вы б тогда засыпали этот яр и получили прямую дорогу в поле. Жаль только пруда. Впрочем, когда разбогатеете, купите у вашего соседа землю, тогда пруд ниже можно будет устроить.

Герасим кивнул головой.

— Я тоже так думал. Сыпьте землю в овраг, заровняете его от повети и до сада, а там, возможно, бог даст, это и пригодится.