лестнице, чтобы освободить место всем тем, кто пришёл к богатству несравненно позже. В этой спокойней и столь изящной церемонии, происходившей на Ганновер-сквер, а затем среди «забавной» обстановки на Грин-стрит, невозможно было непосвящённому отличить армию Форсайтов от боевого отряда Монтов – так далеко позади остался «Гордый Досеет». Разве складкой на брюках, усами, произношением, блеском цилиндра Сомс хоть сколько-нибудь отличался от самого девятого барснета? Разве не была Флёр столь же сдержанна, быстра, красива и непокорна, как самая породистая кобылица из стана Маскхемов, Монтов или Чаруэлов? Одеждой, внешностью и манерами Форсайты, пожалуй, могли даже дать противнику очко вперёд. Они принадлежали уже к «высшему классу», и отныне, когда деньги их соединились с землёй, их имя будет по всей форме внесено в родословные призовых скакунов. Произошло ли это с опозданием и сия награда собственническому инстинкту вместе с деньгами и землёй не должна ли была вскоре попасть в переплавку, оставалось пока что вопросом настолько спорным, что его ещё не ставили на обсуждение. В конце концов Тимоти сказал, что консоли идут в гору. Тимоти, последнее, недостающее звено; Тимоти, лежащий на смертном одре в доме на Бэйсуотер-Род, как сообщила Фрэнси. Передавали также шёпотом, будто молодой Монт вроде как социалист, что с его стороны совсем не глупо: своего рода страховка по нынешним временам. Смущаться тут нечем. Землевладельческий класс время от времени позволяет себе эдакие милые дурачества, направленные в безопасное русло и не идущие дальше теории. Как заметил Джордж своей сестре Фрэнси: «Заведут щенят – и он утихомирится!»

Церковь с белыми цветами и чем-то синим в середине восточного окна производила впечатление чрезвычайного целомудрия; она как будто всем своим видом старалась смягчить несколько рискованную фразеологию службы, словно бы стремящуюся задержать помыслы присутствующих на щенятах. Форсайты, Хэймены, Туитимены расположились на левом крыле; Монты, Чаруэлы, Маскхемы – на правом, в то время как подруги Флёр по школе и товарищи Монта по окопам позевывали и тут и там, без различия флангов, а три почтенные старые девы, заглянувшие в церковь по пути из магазина Скайуорда, вкупе с двумя домочадцами Монта и старой няней Флёр, защищали тыл. В общем церковь была настолько полна, насколько можно требовать при современном неупорядоченном положении дел в стране.

Миссис Вэл Дарти, сидя в третьем ряду, не раз в продолжение спектакля пожимала руку своему мужу. Для неё, знавшей всю подоплёку этой трагикомедии, самый драматический её момент был почти мучителен. «Хотела бы я знать, – думала она, – чувствует ли Джон там, в Британской Колумбии, что происходит здесь сейчас?» В то утро она получила от брата письмо, которое заставило её улыбнуться и сказать:

– Джон поехал в Британскую Колумбию, Вэл, потому что его тянуло в Калифорнию. Он боится, что в Калифорнии слишком хорошо.

– Ага! – сказал Вэл. – Значит, к нему вернулось чувство юмора.

– Он купил землю и вызвал к себе мать.

– Что ей там делать?

– Ей ничего не надо, кроме Джона. Ты всё ещё считаешь это счастливой развязкой?

Лукавые глаза Вэла сузились в две серые щёлочки между чёрными ресницами.

– Флёр ему не пара. Она не так воспитана.

– Бедная маленькая Флёр! – вздохнула Колли.

И в самом деле, разве не странная это свадьба? К этому молодому человеку, Майклу Монту, Флёр прибилась, конечно, рикошетом, когда была в отчаянии от того, что затонул её корабль. Такой прыжок в холодную воду, несомненно, «крайняя мера», как выразился бы Вэл. Но трудно было о чем-нибудь судить по фате и спине невесты, и глаза Холли перешли к обозрению общей картины этого христианского венчания. Сама она вышла замуж по любви и удачно, а потому мысль о несчастных браках приводила её в содрогание. Замужество Флёр могло и не стать несчастным, но это чистая лотерея. Освящать же вот так лотерею искусственно-елейным обрядом перед толпою фешенебельных вольнодумцев – ведь «расфрантившись», как сейчас, если кто и думает, то только фривольно, – представлялось Холли самым близким подобием греха, какое мыслимо в наш век, отменивший это понятие. С преподобного Чаруэла (Форсайты ещё не подарили миру ни одного прелата) взгляд Холли перешёл на Вэла, который сидел рядом с нею и думал (она не сомневалась) о мэйфлайской кобыле в связи с очередными скачками. Взгляд скользнул дальше и уловил профиль девятого баронета, согнувшегося в каком-то суррогате коленопреклонения; Холли заметила складочку над коленями, где он подтянул брюки, и подумала: «А Вэл свои забыл подтянуть!» Перевела глаза на скамью второго ряда, где взволнованно колыхались пышные формы Уинифрид, и дальше – на Сомса и Аннет, стоявших рядом на коленях. Лёгкая улыбка пробежала по её губам: Проспер Профон, вернувшийся из плавания к Полинезийским островам Ламанша, тоже, наверно, стоит на коленях где-нибудь позади них. Да, странное «маленькое дельце», как бы ни обернулось оно в дальнейшем; однако оно происходит в подобающей церкви и завтра будет описано в подобающих газетах.

Запели псалом. Холли слышала, как девятый баронет на другом крыле пел о мидийском воинстве. Её мизинец прикоснулся к большому пальцу Вэла – у них был один молитвенник на двоих, – и лёгкая дрожь пробежала по её телу, как бывало двадцать лет назад. Вэл наклонился и шепнул:

– А помнишь крысу?

Крысу на их свадьбе в Капштадте, чистившую усики за столом регистратора! Холли до боли зажала большой палец Вэла между своим мизинцем и безымянным.

Пение кончилось, начал свою речь прелат. Он говорил о том, в какое опасное время мы живём и какие превратные суждения высказывает палата лордов по вопросу о разводе. «Мы все солдаты, – сказал он, – сидящие в окопах под ядовитыми газами „князя тьмы“, и мы должны держаться мужественно. Цель брака – дети, а не просто греховное счастье».

Бесёнок заплясал в глазах Холли: ресницы Вэла смежились; ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он захрапел. Большим и указательным пальцами она всё больше щипала его за ляжку, пока он не заёрзал на скамье.

Проповедь кончилась, опасность миновала. Уже расписывались в ризнице; все облегчённо вздохнули.

Голос позади произнёс:

– Выдержит она дистанцию?

– Кто это? – спросила шёпотом Холли.

– Старый Джордж Форсайт!

Соблюдая чинность, Холли скосила глаза на человека, о котором столько слышала. Недавно возвратившись из Южной Африки, она почти не знала своих родичей и всегда глядела на них с детским