минуту Диана откажется ехать, но та дала Эдриену слово. Вскоре они уже были на вокзале. Полуторачасовой переезд прошёл в полном молчании. Обе они настолько обессилели, что забились по углам купе и словно оцепенели. Только сейчас Динни поняла, какое напряжение пришлось ей выдержать. А ведь, в сущности, ничего особенного не было ни грубостей, ни покушений, ни даже простой сцены. Какая жуткая вещь помешательство, какой оно вселяет страх, как разрушает нервы! Теперь, когда встреча с Ферзом больше не угрожала девушке, он опять вызывал в ней одну жалость. Динни представляла себе, как он бродит по городу, теряя рассудок, не зная, куда преклонить голову, на чью руку опереться, стоя на грани – может быть, уже за гранью! О этот страх, вечный спутник самых трагических несчастий! Преступники, прокажённые, безумцы – все, чья судьба и недуг вселяют ужас в окружающих, безнадёжно одиноки в напуганном ими мире. Теперь, после вчерашней ночи, Динни гораздо лучше понимала, почему Ферз с таким отчаянием говорил о порочном круге, в котором мечется умалишённый. Теперь она знала, что не вынесла бы общения с помешанным, – у неё недостаточно крепкие нервы и толстая кожа. Теперь ей стало ясно, за что так жестоко обращались с сумасшедшими в старину. Здоровые собаки кидаются на бешеную потому, что их собственные нервы не выдерживают. Презрение и грубость, которые обрушивались на слабоумных, были просто самозащитой. Здоровые мстили больным за свои измотанные нервы. Тем горше, тем мучительнее думать об этом! И по мере того как поезд подвозил девушку все ближе к её мирному дому, она все больше разрывалась между желанием отбросить всякую мысль о несчастном отщепенце и жалостью к нему. Она посмотрела на Диану, полулежащую с закрытыми глазами в противоположном углу купе. Что же перечувствовала она, связанная с Ферзом воспоминаниями, узами закона, детьми? Лицо её, прикрытое шляпкой, носило следы долгих испытаний: его тонкие черты стали суровыми. Губы Дианы еле заметно шевелились, – она не спала. 'Какая же сила помогает ей держаться? – спрашивала себя Динни. – Она не религиозна, ни во что особенно не верит. На её месте я бы все бросила и убежала куда глаза глядят. Так ли?' Видимо, в человеке живёт сознание долга перед самим собой, и оно-то не позволяет ему ни отступать, ни сгибаться.

На станции их никто не встретил, поэтому они сдали вещи на хранение и двинулись в Кондафорд пешком по тропинке, ведущей через поле.

– Удивляюсь, – неожиданно заговорила Динни, – как плохо мы, современные люди, переносим волнение. Но была бы я счастлива, если бы провела тут всю жизнь, как наши старые фермеры? Вот Клер – той здесь не нравится. Ей нужно всё время быть в движении. Наверное, в каждом человеке обязательно сидит какой-то чёртик.

– Я не замечала, чтобы он выглядывал из вас, Динни.

– Жаль, что я была совсем маленькой во время войны. Когда она кончилась, мне едва стукнуло четырнадцать.

– Вам повезло.

– Не знаю. Вы, должно быть, испытали тогда много волнующего, Диана.

– Когда она началась, я была в вашем теперешнем возрасте.

– Замужем?

– Только-только обвенчалась.

– Он, наверное, прошёл всю войну?

– Да.

– Это и послужило причиной?

– Вернее, поводом.

– Дядя Эдриен упоминал о наследственности. Дело в ней?

– Да.

Динни указала на крытый соломой коттедж:

– В этом домике живут двое стариков – мои любимцы. Эта пара провела здесь пятьдесят лет. Способны вы на такое, Диана?

– Теперь да. Я хочу покоя, Динни.

До поместья они дошли молча. Там их ожидало сообщение от Эдриена. Ферз в лечебницу не вернулся, но они с Хилери полагают, что напали на верный след.

Диана побыла с детьми и ушла к себе в комнату, а Динни отправилась в гостиную к матери.

– Мама, я должна об этом рассказать. Я молилась, чтобы он умер.

– Динни!

– Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех, ради меня самой, в конце концов.

– Конечно, если он безнадёжен…

– Безнадёжен он или нет – мне всё равно. Это слишком страшно. Провидение – пустой звук, мама.

– Дорогая!..

– До него слишком далеко. Наверно, у творца был план, когда он создавал вселенную, но нам, как личностям, он уделил столько же внимания, сколько комарам.

– Тебе нужно выспаться, родная.

– Да. Но я и потом буду думать так же.

– Не позволяй таким мыслям укореняться, Динни. Это портит характер.

– Не вижу связи между убеждениями и характером. Я не начну вести себя хуже оттого, что перестану верить в провидение или загробную жизнь.

– Конечно, Динни, но…

– Нет, я начну вести себя даже лучше. Если я порядочная, то лишь потому, что быть порядочным –