Увидев Джин в окне, Динни и её дядя замерли на пороге.
– Я заперта в гостиной, – невозмутимо объявила Джин. – Постарайтесь меня выпустить.
Эдриен отвёл племянницу к машине:
– Останься здесь, Динни. Я пришлю Джин к тебе. Не надо устраивать из этого спектакль.
– Будьте осторожны, дядя. У меня такое чувство, словно вы Даниил во…
Тускло улыбнувшись, Эдриен позвонил. Дверь открыл сам Ферз:
– А, Черрел! Входите.
Эдриен подал руку. Её не приняли.
– Мне здесь вряд ли обрадуются, – сказал Ферз.
– Но, дорогой мой…
– Да, вряд ли. Но я должен увидеться с Дианой. И пусть мне лучше никто не мешает – ни вы, Черрел, ни другие.
– Кто об этом говорит! Вы не возражаете, если я вызову юную Джин Тесбери? Динни ждёт её в автомобиле.
– Я запер её. Вот ключ. Уберите её, – угрюмо сказал Ферз и ушёл в столовую.
Эдриен отпер гостиную. Джин стояла на пороге.
– Ступайте к Динни и увезите её. Я справлюсь. Надеюсь, всё обошлось по-хорошему?
– Меня только заперли.
– Передайте Динни, – продолжал Эдриен, – что Хилери почти наверное сможет приютить вас. Отправляйтесь к нему; тогда я буду знать, где вас искать в случае необходимости. А вы не из трусливых, юная леди!
– Пустяки! До свидания!
Джин сбежала вниз по лестнице. Эдриен услышал, как захлопнулась входная дверь, и неторопливо спустился в столовую. Ферз стоял у окна, наблюдая за отъездом девушек. Он круто повернулся, как человек, привыкший, что за ним следят. Изменился он мало: похудел, осунулся, волосы поседели чуть больше – вот и всё. Одет, как всегда, опрятно, держится подтянуто, только глаза… О, эти глаза!
– Конечно, – с жутким спокойствием начал. Ферз, – вы не можете не жалеть меня, но предпочли бы видеть меня мёртвым. Кто бы не предпочёл! Человек не должен терять рассудок! Но не надейтесь напрасно, Черрел, сейчас я вполне здоров.
Здоров ли? Судя по виду – да. Но какое напряжение он способен вынести?
Ферз заговорил снова:
– Вы все рассчитывали, что я окончательно свихнулся. Однако месяца три назад я начал поправляться. Как только заметил это, стал скрывать. Те, кто за нами смотрят, – он произнёс эти слова с предельной горечью, хотят таких доказательств нашей нормальности, что мы никогда бы не выздоравливали, если бы всё зависело только от них. Это, видите ли, не в их интересах.
Горящие глаза Ферза, устремлённые на Эдриена, казалось, добавили: 'И не в её, и не в твоих'.
– Так вот, я все скрывал. У меня хватило силы воли скрывать все в течение трёх месяцев и оставаться там, хотя я был уже в здравом уме. Только в последнюю неделю я показал им, что отвечаю за себя. Но они выжидают куда больше недели, прежде чем сообщить об этом домой. Я не хотел, чтобы они писали домой. Я хотел явиться прямо сюда, показаться таким, какой есть. Не хотел, чтобы они предупреждали Диану или ещё кого-нибудь. Я хотел увериться в себе и уверился.
– Ужасно! – чуть слышно вымолвил Эдриен.
Горящие глаза Ферза снова впились в него.
– Вы любили мою жену, Черрел, и сейчас любите. Так ведь?
– Мы остались тем, чем были, – друзьями, – ответил Эдриен.
– Вы сказали бы то же самое, если бы даже было не так.
– Вероятно. Могу утверждать одно – в первую очередь я обязан думать о ней, как делал всегда.
– Вот, значит, почему вы здесь?
– Боже милостивый! Да неужели вы не понимаете, какое это для неё потрясение? Неужели вы забыли, какую жизнь ей создали до того, как попасть в лечебницу? Или думаете, она забыла? Не лучше ли и для неё и для вас, если бы вы сначала отправились ко мне, ну, хоть в музей, и встретились с ней там?
– Нет, я увижусь с ней здесь, в моём собственном доме.
– Здесь она прошла через ад, Ферз. Вы, может быть, и правы, что скрывали своё выздоровление от врачей. Но вы безусловно неправы, когда собираетесь ошеломить этим её.
Ферз весь напрягся.
– Хотите спрятать её от меня?
Эдриен опустил голову.
– Возможно, что и так, – сказал он мягко. – Но послушайте, Ферз, вы и сами не хуже меня видите, какое положение создалось. Поставьте себя на её место. Представьте себе: вот она входит, – это может произойти каждую минуту, – и неожиданно видит вас, не зная о вашем выздоровлении, не успев свыкнуться
