– Уверен. Она всегда говорит о нем, как о мертвом. Все, кто ее окружают, знают, что муж к ней не возвращался. Свидетелей достаточно.

– А вы не осведомлялись о его здоровье тогда же?

– Нет. Я сам был ранен через два дня и еще не успел поправиться, когда пришли красные.

– Вот этот шрам на вашем виске, очевидно, след ранения?

– Да.

– Забавно! Два неразлучных друга, Казаринов и Дашков, оба ранены в висок, один – в правый, другой – в левый.

Олег настороженно молчал, стараясь проникнуть в значение этих непонятных для него слов.

– Вы только в висок ранены или было еще какое-нибудь ранение?

«Ну, конечно, – подумал Олег, – очевидно, у них имеются сведения, что Дашков лежал с осколочным ранением ребра и раной в висок, кроме того».

– Было еще второе, – пробормотал он сквозь зубы. И увидел при этом, что следователь заглядывает в какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе.

– Ага! Второе! – и какой-то блеск, напоминающий глаза кошки, когда она играет с мышью, мелькнул в глазах следователя, обратившихся опять на Олега. Он нажал кнопку коммутатора: – Алло! Попросите в тринадцатый кабинет дежурного врача. Без промедления.

На ногах следователя были коричневые краги. Он бойко переменял положение ног, и ботфорты скрипели. Звук этот задевал по нервам Олега и надолго запомнился ему.

– Раздевайся! – сказал следователь и прошелся по кабинету. Он уже обращался к Олегу на «ты» и всякое подобие корректности оставило его, очевидно, он уже считал Олега пойманным.

– Для чего это нужно? Ранение у меня было в правый бок. Я не скрываю.

– Раздевайся, говорю, – повторил следователь и, вынув револьвер, щелкнул им перед носом Олега.

Олег знал этот прием и не мог испугаться, но понял, что на него уже смотрят как на арестованного.

В кабинет вошел пожилой мужчина, тоже в форме, поверх которой был накинут белый халат.

– А, доктор! Простите, побеспокою. Вот осмотрите-ка этого молодчика. Тут должны быть рубцы от ранения левой почки. Ну, левая и правая сторона могут быть спутаны… Этому я значения не придаю… Почки, одним словом. Освидетельствуйте его, да снимите пробу с волос – не выкрашены ли. Должны быть рыжие.

Олег с удивлением поднял голову. «Почки? Рыжие волосы? Так госпитальные сведения, стало быть, не обо мне?» – мелькнуло в его мыслях.

Доктор приблизился к нему.

– Товарищ следователь, попрошу вас сюда, – сказал он через минуту. – Вот, взгляните сами: здесь было разбито ребро и, очевидно, повреждено легкое. Но это не то ранение, о котором говорите вы, – и обратился к Олегу: – Вам резекцию ребра делали?

– Да, – процедил сквозь зубы Олег.

– Плевали кровью?

– Да.

– Клинически тоже совсем другая картина, товарищ следователь, – авторитетно продолжал врач.

– Да мало ли что он вам скажет, товарищ доктор! А тем более при подсказке, – с досадой возразил следователь. – Он тут с три короба врал. Не верьте ни одному его слову. Я вам повторяю: здесь должно быть ранение почки.

– Я вовсе не его словам верю, а собственным глазам. Почки расположены ниже, эти рубцы не могут относиться к ним, – возразил опять врач.

– Ага! Ниже! – и следователь опять повернулся к Олегу. – А ну! Снимай пояс!

– Вы больше ранения не найдете. С меня и двух вполне достаточно! К чему это?- начал Олег, но револьвер опять щелкнул перед его носом. Пришлось раздеваться. Заметно было, что следователь очень удивился, не обнаружив более рубцов и выслушав уверения врача, что цвет волос натуральный. Он попросил врача зафиксировать на бумаге результаты осмотра, а сам тоже сел к столу, сказав Олегу:

– Можете одеваться.

«Ордер на арест выписывает», – думал, одеваясь, Олег, и какое-то оцепенение нашло на него – все равно до всего стало в эту минуту.

Следователь обратился к нему снова:

– Скажите, гражданин Казаринов, лежали вы в больнице Водников в феврале этого года? – спросил следователь.

– Нет, – мгновенно настораживаясь, ответил Олег.

– Предупреждаю, что врать вам смысла не имеет, так как мы пошлем в больницу запрос.

– Запрашивайте сколько хотите, – ответил Олег и уже хотел прибавить: «Лежал в больнице Жертв революции», но неясное чувство удержало его. «Чем меньше о себе сообщать, тем лучше! К тому же есть еще неясная мне связь между моею болезнью и вопросом о больнице», – подумал он.

– Скажите еще, каковы у вас отношения с гражданкой Бычковой? – опять спросил следователь.

– Никаких отношений нет, мы живем в одной квартире и только.

– Нет у нее каких-нибудь оснований быть недовольной вами?

– Сколько мне известно – никаких, – сухо ответил Олег и почувствовал, что даже нависшая опасность не может заставить его изменить тем джентельменским правилам, в которых он был воспитан.

– Подойдите сюда и подпишите свои показания, – сказал следователь.

Олег внимательно прочел протокол: записано было более или менее точно. Он подписал. Следователь отпустил врача и стал ходить по кабинету, скрипя ботфортами.

– Вот что, Казаринов, – сказал он, останавливаясь перед Олегом. – В вопросе о гибели Дмитрия Дашкова есть странные противоречия. Вы здесь чего-то не договариваете. Вы у меня на подозрении, и положение ваше очень шаткое. Вполне возможно, что вы не пролетарий и не рядовой, а такой же гвардеец, как и Дашков, а может быть, даже… – Он остановился.

– Весьма странно! – сказал Олег. – Такие документы, как у меня, никто бы не стал добровольно выдавать за свои! Наведите справки в Соловецком концлагере, где я был – нас там проверяли и фотографировали сотни раз. Вам пришлют самые точные сведения, что то был я собственной персоной.

– Это все ничего не значит, – ответил следователь, закуривая. – Это будут сведения, начиная с двадцать второго года, а я говорю о том, что было до этого.

– Не могу запретить вам подозревать меня, – возразил Олег, – но моя вина была установлена по свежим следам боевыми отрядами чека, и мне было инкриминировано только то, что я не выдал властям белогвардейского полковника. Наказание за эту вину я уже отбыл. Разве в Советском Союзе можно арестовывать человека на основании самых неясных подозрений и личной неприязни?

– Можно, если это делается в интересах рабочего класса, – ответил следователь. – Вы – махровая контра. Я это чую носом. Лагерь ничему вас не научил, и вы напрасно принимаете такой независимый вид – приказ о вашем аресте уже готов. – Он подошел к столу и помахал