окна проходящих поездов или проплывающим над полями. И огонь пылающего солнца мешался в его сознании с другими огнями — на полях, в садах, в каминах. Один из этих огней был самым упорным. Он превратился в реальность, с которой необходимо было считаться. Огонь горел за решеткой камина. Камин, виделось ему, находился в комнате, и тут его прошлое обрело зримые черты. Теперь он знал, где он и что с ним происходит. Время и слова приобрели смысл. Напротив него на стуле сидела долговязая, тощая фигура и глядела из-под черных волнистых волос куда-то вверх — словно изучая справочник, раскрытый на другой стороне потолка.

— Взять нас, какие мы есть, и что тогда остается от неба? Одна фикция. Бесформенная, бессмысленная. Понимаешь? Какая-то черная молния, разрушающая все, что мы зовем жизнью.

Но он лишь рассмеялся, довольный своим ответом:

— Нет, не понимаю. Да меня это не так уж и волнует. Но на твою лекцию я приду, Натаниель. Ты и не представляешь, дорогой, как я рад тебя видеть!

Натаниель внимательно поглядел ему в лицо:

— И я. То есть я тоже рад тебя видеть.

— Расчувствовались мы с тобой, Нат. Будто и не англичане вовсе.

Еще один внимательный взгляд.

— Думается, моя лекция будет тебе очень кстати. Ведь если по совести… разве ты счастлив?

— Но и небеса меня не интересуют. Плеснуть тебе чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

Натаниель неуклюже оторвался от стула и встал — руки по швам, ладони вывернуты. Сначала уставился в пустоту, затем обвел комнату взглядом. Подошел к стене и неловко взгромоздился костлявым задом на стеллаж. Вытянув вперед свои неимоверные ходули, он расставлял их шире и шире, пока не закрепился в неустойчивом положении, удерживаясь подошвами ног за счет трения. И снова уставился вверх на справочник.

— Это можно назвать беседой о том, как умирать…

— Ты умрешь много раньше меня. Ночь холодная — а ты только погляди, как ты одет.

Натаниель вперился в смеющееся окошечко, затем перевел взгляд на себя:

— А что? Опять не так?

— Я собираюсь прожить до ста лет и получить все, что нужно.

— И это…

— Ну, много чего…

— Но разве ты счастлив?

— Да что ты заладил одно и то же? Кто бы говорил!

— Мы повязаны одной веревочкой. Чему быть, того не миновать. Кто знает, может, нам предначертано служить вместе. У тебя невероятная способность терпеть.

— Чего ради?

— Чтобы попасть на небо.

— В пустое место?

— Как умирать… чтобы попасть на небо.

— Нет уж, спасибо. Не будь ты ребенком, Нат.

— Я знаю, ты сумеешь. А я…

Что-то менялось в лице Ната. Он снова повернулся к нему. Щеки горели болезненным румянцем. Глаза угрожающе выпучились.

— А я… у меня предчувствие. Пожалуйста, не смейся — У меня такое чувство, можно сказать, я знаю.

Он перевел дыхание. Шаркнул ногами по полу.

— Можно сказать, я знаю, как важно именно тебе понять, что значит попасть на небо… что значит умирать… Потому что пройдет несколько лет…

На какое-то время наступила тишина, он испытал двойное Потрясение. За иллюминатором перестали отбивать склянки, словно все звуки прекратились одновременно с голосом. Кончик сигареты злобным жалом вонзился в руку, боль от ожога перекинулась в шар. Вскрикнув, он стряхнул пепел. Затем растянулся на полу, пытаясь нашарить окурок под креслом, испытывая неудобства, натыкаясь на неровности пола. Пока он так лежал, слова преследовали его, вызывая звон в ушах, приводя в смятение, заставляя сердце колотиться от внезапного ужаса понимания, словно оно, задыхаясь, произносило слова, недосказанные Натаниелем.

— …Потому что пройдет несколько лет, и ты умрешь.

В страхе и ярости он выкрикнул навстречу непроизнесенным словам:

— Ты кретин, Нат! Идиот, кретин несчастный!

Слова эхом отозвались в расселине, и он рывком оторвал руку от рукава плаща. Снаружи совсем рассвело, светило солнце и гомонили чайки.

Он заорал:

— Шиш вам, не умру! Не умру!

Он быстро выполз из щели, поднялся во весь рост. Море и небо были темно-синими. Солнце стояло достаточно высоко и, отражаясь в воде, не слепило. Он ощутил на лице лучи, провел обеими руками по заросшим щетиной щекам. Быстрым взглядом окинул горизонт и двинулся вниз. Повозился с брюками, зачем-то стыдливо оглядываясь. И впервые с того момента, как очутился на скале, разразился презрительным смехом, от которого изменилось выражение его заросшей щетиной маски лица. Он подошел к гному и пустил струю, словно поливая горизонт из шланга.

— Джентльменов просят перед уходом привести одежду в порядок.

Повозился с пуговицами плаща, с яростью сдернул его. Потянул за тесемки под курткой, развязал спасательный пояс, сбросил с себя то и другое. Свалив тяжелую, намокшую одежду в кучу, он стоял над ней, опустив глаза. Глядел на две волнистые полоски из золотого шнурка на каждом рукаве, на позолоченные пуговицы, на черную мягкую ткань кителя и брюки. А потом скинул и все остальное: китель, шерстяной свитер, черный бумажный свитер, рубашку, нижнее белье; стянул с себя длинные гольфы, носки, трусы. Стоя неподвижно, он изучал собственное тело — там, куда доставал взгляд.

Ноги настолько разбухли от влаги, что, казалось, утратили форму. На одной из них большой палец посинел и почернел от ушиба и засохшей крови. Оба колена сплошь в синяках, переходящих в раны, — не ссадины или царапины, а содранная до мяса кожа — величиной с шестипенсовик. На правом бедре синело пятно, словно кто-то припечатал его рукой, опущенной в краску.

Он осмотрел руки. Правый локоть распух и онемел, вокруг виднелось еще несколько синяков. Тело в разных местах покрылось пятнами, и, хотя кожа не была повреждена, все было в кровоподтеках. Он осторожно ощупал щетину на лице. Правый глаз заплыл, и щека была горячей и твердой.

Он поднял нательную рубаху и попытался отжать ее, но она настолько пропиталась влагой, что сразу это не удалось. Пришлось прижать один край скрученной рубашки левой ногой, а другой отжимать обеими руками. Выступившая вода потекла на камень. Такую же операцию он по очереди проделал со всей остальной одеждой и разбросал ее сушиться на солнце. Усевшись рядом с гномом, он пошарил в кителе и извлек оттуда пачку размокших документов и коричневую книжечку. С нее сошла краска, оставив пятна на бумагах, которые теперь были словно покрыты ржавчиной. Разложив их вокруг себя, он принялся за другие карманы. Нашел два пенса и флорин. Сложил их кучкой возле гнома. Достал из кармана