– Или без книгохранилища? Я хочу сказать, обходился ли оракул когда-либо без книгохранилища?

– Оракул был здесь, когда еще не изобрели письменность.

– Думаю, нет. Но я не способен представить себе, чтобы чудовище, которое Аполлон сразил своими стрелами, не имело книгохранилища. Не думаю, что Аполлон, едва сразив чудовище, сказал: «Да будет тут книгохранилище!»

– Я не вынесу… мое книгохранилище…

– Где ты узнала, какой силой могут обладать гекзаметры!

– Ион, что мы можем сделать?

– Книгохранилищу придется пострадать. Испробуем там временные меры и будем надеяться на лучшие дни. Думаю, Персей сможет перемещать книги. Когда погода переменится, мы пойдем и поглядим.

Перемены погоды пришлось ждать долго. Казалось, снег никогда не перестанет валить. По-моему, в дни, когда строились Пифион и книгохранилище, климат был много мягче. Но наконец снег перестал сыпать, хотя и лежал, смерзшись, на земле и на кровлях. Одной из причин, почему Пифион и книгохранилище считались в Дельфах самыми древними, исключая, конечно, храм оракула, был иной наклон кровель. Кровли эти были более горизонтальными, словно строители не предполагали, что им придется выдерживать тяжесть снега. Ну а храм оракула, пристроенный к горе и встроенный в нее, был слишком мал, чтобы тяжесть снега могла стать заметной. К тому же, словно строителей вдохновлял Аполлон, кровля была много круче, и снег с нее сползал.

Едва снегопад прекратился, мы закутались в теплые одежды и пробрались через несколько двориков в книгохранилище. Персей встретил нас с горестным лицом. И правда, на первый взгляд книгохранилище, казалось, пострадало ужасно. Однако, к счастью, мы вскоре обнаружили, что ущерб понесла почти только та его часть, где помещались латинские книги, отчего она носила название «либрарий» [9]. Свитки и кодексы, как Ион называл своеобразные стопки табличек, были перенесены в другой угол книгохранилища и сложены там, где им не грозила никакая опасность. По-моему, мы оба – Ион и я, но особенно Ион, – втайне радовались, что Аполлон, пощадив греческие книги, основательно подпортил латинские, варварские.

Ион даже так и сказал:

– Это им покажет!

– Ион… Луций Гальба! Пропретор! Он просто обязан возместить ущерб ради чести Рима!

Ион задумался:

– Я для него сейчас не слишком благоуханен.

– Так ты хотя бы это заметил?

– Хотя бы? Твое благочестие не всегда изволит быть наблюдательной. Я ведь получил ясное предупреждение от нашего господина и властителя.

– Твоя святость, казалось мне, была сама любезность.

– Не забывай про девочку. Менестия, ты очень шокирована?

– Вовсе нет, твоя святость. Ведь тебя и надлежит называть «святость», ведь верно?

Ион засмеялся и снова обернулся ко мне:

– Но ты бы могла написать письмо, первая госпожа.

– Я? Написать письмо?

– А что? Если ты умеешь читать, значит, умеешь и писать.

– Пусть напишет Персей, а я подпишу его «Пифия».

– Лучше предоставь это мне. И попрактикуйся в подписи… я обдумаю… но для начала поупражняйся в написании слова «Пифия». А потом мы решим, не подписать ли тебе его и собственным именем.

– Не думаю, чтобы это было пристойно. К тому же кто-нибудь может им воспользоваться.

– Для чего?

– Ну-у… ты знаешь… для магии.

– Мы подумаем. Ты умеешь писать, юная госпожа? Или ты предпочитаешь быть просто вещью?

– О чем ты говоришь, Ион? – сказала я.

– А ты понимаешь, юная госпожа?

– Да, твоя святость, – ответила Менестия. – Конечно.

– Что – конечно? Конечно, понимаешь или, конечно, вещь?

– И то, и другое, твоя святость.

– Лучше объясни мне, Ион. Видимо, я совсем глупа.

– Вовсе нет. Просто у тебя иной ход мысли. Менестия знает, что ей больше по вкусу быть хорошенькой и носить красивую одежду, чем весь день просиживать в книгохранилище над скучными старыми книгами. Не так ли?

– Да, твоя святость.

– Менестия! Как ты сможешь пользоваться гекзаметрами, если не будешь их читать?

– Ты забываешь, дорогая госпожа. Когда-то и ты только слушала их, а не читала. Да и читая, произносила их вслух. Я слышал тебя.

– Менестия, ты сидела в портике, как я тебе велела? Пока мы были в отъезде?

– Да, первая госпожа. Конечно сидела. Поначалу спрашивающих было мало. Но попозже, когда про меня узнали, сюда приходили толпы. Я обычно сидела вон там. Конечно, позади меня всегда стояла Лидия…

– Но ты же не присаживалась на корточки?

– Нет, первая госпожа. Я велела Лидии приносить табурет для дойки и сидела на нем. Он ведь очень удобный, знаете ли, ну совсем точно дома в коровнике. Конечно, я как следует закутывалась. В портике ведь холодно, а внутрь я не заходила. Но по большей части мне было очень хорошо. Для начала мне помогало это странное мое чувство, а потом оно уже и не нужно было.

– Но что ты делала… говорила?

– Ну, конечно, когда у меня было мое странное чувство, я не знаю, что я говорила! Но потом я поняла, что все совсем просто. Если спрашивает юноша, говоришь ему, что он будет счастлив в любви. А старику говоришь, что жизнь у него будет долгая и ему выпадет нежданная удача.

– А женщинам?

– Женщины почти не приходили.

– Менестия, можешь идти.

Девушка поклонилась и ушла.

– Кому-то надо взять ее в руки.

– Твоя обязанность, первая госпожа. Я тебе не завидую.

– А большинство мужчин позавидовали бы.

– Неужели? Да, пожалуй. Она хорошенькая маленькая, – и снова эта брезгливая дрожь, – вещица.

Мы потерпели поражение, Менестия ничему не поддавалась, будто дикая ослица. Даже ее «странные часы» стали менее частыми, и я совершенно уверена, что вскоре они превратились в чистое притворство. К тому времени, когда весна выплеснулась из долин и начала взбираться по извилистой дороге в Дельфы, она стала бледной, плаксивой и постоянно хныкала. Она так упрашивала отпустить ее домой, что в конце концов нам пришлось исполнить ее желание, так как она была свободной, а отец согласился принять ее