вернее, посыльный с подарком от него. В прилагающейся записке Гудини просил, чтобы подарок вскрыли немедленно. Поэтому молодые ненадолго отвлеклись и разрезали ленточку. Под бумагой оказалась – фотография Гудини! Подпись гласила: «Счастливым жениху и невесте! Да хранит вас этот портрет долгие годы!»
– Потрясающе, – вздохнул Картер, бросая фотографию на стол с подарками.
Джеймс взял ее в руки.
– Потрясающе другое: он потратился на рамку. Мама родная! – Глаза у него полезли на лоб. – Том, иди сюда!
Том подошел, увидел фотографию и завопил:
– Нет!
На Гудини был ярко-алый галстук.
Эта тема не сходила с уст до конца вечера. Стоило двум или трем гостям замолчать, как Том или Джеймс спрашивал, видели ли они красный галстук Гудини. Мало кто понимал, о чем речь, но те, кто понимал – например, джазисты, – соглашались, что человек, которому нравится, чтобы его заковывали и бросали голым в тюремную камеру, вызывает определенные подозрения.
По счастью для Картера, которого раздражал этот разговор, Феба объявила, что пришло время бросить букет. Она попросила двух женщин – жен фокусников из сан-францисской ассамблеи – подержать ей руки и повернулась спиной к толпе. Сосчитав: «Раз! Два! Три!», – она со всей силы подбросила букет высоко в воздух, и он превратился в град букетов, так что каждая женщина поймала по меньшей мере один.
Когда разрезали торт, молодой человек набросил на него покрывало, сдернул – торт оказался целым. Послышался смех. Попытку повторили с тем же результатом. Наконец Феба сама торжественно разрезала торт, вынула кусок и отступила – оттуда выпорхнула белая голубка.
Картер смотрел, открыв рот – для него это было полной неожиданностью. Он сказал: «Я в надежных руках». Наградой ему стала стотысячедолларовая улыбка Фебы.
Выпивки было много – французское шампанское. Одну бутылку мэр Дэви изъял «как вещественную улику» и спрятал для надежности в кустах. День сменился вечером, на деревья легли полосы цветного света, музыка плыла над озером, в сторону Восточного Окленда и Бруклина. И словно на сигнальный костер, невесть откуда начали стекаться друзья СидаЛеп-ротти, с саксофонами и барабанами. «Сид, я понял, что это ты, тебя было слышно с Четвертой авеню», – говорили они и начинали наигрывать медленные, мечтательные вальсы, или классику вроде «Пиковой дамы», или что-нибудь современное, синкопированное, из творчества самого Сида. Пары исполняли танцы, изобретенные в Сан-Франциско: тексастом- ми, терки-трот и банни-хаг.
Танцевали не все. Порядком утомившись, Картер вручил Фебу – которая не желала пропустить ни одного танца вдень своей свадьбы – Джеймсу. Он приметил человека, который сидел в сторонке, и, хотя не отказывался от второй порции ростбифа или торта, выглядел так, будто не веселится, а исполняет тягостный долг.
Картер подошел к столику, за которым тот сидел в одиночестве, ковыряя вилкой последний кусок малинового торта.
– Мистер Гриффин, – сказал Картер.
Гриффин поднял голову.
– Как вы себя сегодня чувствуете? Всё время молчите.
– Вас не обрадует то, что я могу сказать.
– Напротив.
Гриффин сощурился.
– Отлично. Почему вы не в тюрьме?
– А-а. – Картер почесал нос. – Вы не заметили, что сегодня моя свадьба? Вы хотя бы невесту поздравили?
– Не такой уж я дуб, – проворчал Гриффин. – И потом…
– Ваша приятельница вам напомнила?
Гриффин пожал плечами и вонзил вилку в торт.
– Скажите мне, мистер Гриффин, разве вы не получили повышение? Я не знаю, как работает Секретная служба, но слышал, вы продвинулись в должности.
– Теперь я начальник отдела, – сказал он. – Небольшая должность, в Лос- Анджелесе.
– Но вас внезапно оценили.
Оркестр заиграл «Джин Ботл Блюз», и пары заспешили на танцплощадку. Картер слушал музыку, Гриффин смотрел на него.
– Новая должность не заставит меня забыть то, что я знаю. – Он перевел глаза на свои руки, вертящие вилку.
– Позволите? – Картер положил на ладонь серебряный доллар. Сжал кулак, дважды по нему постучал, снова раскрыл ладонь. На ней лежал… серебряный доллар.
Гриффин взглянул ему в глаза, словно подтверждая: «Да, вижу».
– А теперь смотрите снова. Смотрите внимательно.
На этот раз Гриффин увидел. Доллар, лежащий на ладони, был выпущен в Сан- Франциско. Когда Картер разжал кулак, в его руке был доллар, выпущенный в Денвере.
– Вот, – заключил фокусник.
– Вы – псих, – пробормотал Гриффин.
Картер рассмеялся.
– Я просто хотел показать, что некоторые фокусы очень хитрые. Слишком хитрые. Мне, как исполнителю, обидно, когда я что-то делаю, и никто этого не замечает. Так что, должен сказать, я вам признателен. Когда я принес в номер президента бутылку вина, я был уверен, что все увидят ее в газете и пойдут разговоры. При этом никто ничего не докажет, сколько ни старайся. Но фотографию обрезали, поэтому никто не потребовал расследования. Я был очень разочарован. Вы – единственный, кто знает про фокус.
Хлоп! Гриффин так стукнул кулаком по столу, что серебро подпрыгнуло.
– Я мог бы просто застрелить вас – посмотрели бы, что за фокус.
– Ой, мистер Гриффин, но я не убивал президента.
– Значит, вы кому-то помогли его убить.
– Я хочу сказать, никто его не убивал.
– Так что? Самоубийство? – Гриффин уставился на танцплощадку. Олив Уайт потрясающе танцевала фокстрот, и с кем – с Максом Фрицем!
– Видите этого человека с обвислыми усами?
– Немец, – отвечал Гриффин тоном, в котором звучала разом жалость к Максу Фрицу и осуждение Картера за такое знакомство.
– Он не такой уж поклонник танцев и тем не менее танцует. Его мотоцикл пользуется успехом.
– И?
– И он танцует с вашей девушкой вместо вас.
При упоминании Олив Гриффин оттаял градусов на пять, но не больше. Картер положил оба серебряных доллара на стол. Развернул свободный стул и сел верхом.
– Позвольте всё-таки рассказать, что произошло. Когда я познакомился с президентом Гардингом, он был очень встревожен. Постоянно спрашивал, что бы я сделал, если…
– Знали бы про ужасный скандал.
Картер с искренней гордостью улыбнулся.
– Разумеется, вам известно. Вокруг президента происходили одни сплошные скандалы, и
