керамических осколков, выкопанных им у развалин какой-нибудь майянской пирамиды, после долгих часов кропотливого труда начинают складываться в осмысленную и захватывающую картину старинной мозаики.
Прежде чем потушить свет и улечься спать, я на всякий случай перевернул последнюю страницу, проверяя, не осталось ли там еще что-то, чего я не успел прочесть.
Е1 Сеnagа1
Моя мертвая собака так и не дождалась положенной прогулки в эту ночь - я был слишком занят мыслями о тех тайнах, которые скрывала сельва, и тех, которые берег от простодушных конкистадоров брат Диего де Ланда. Мне снилось совсем другое.
Нагромождение высоких пирамид, каждая из граней которых рассечена надвое лестницей, уходящей круто вверх, к плоской вершине, где находится алтарь - это ступени в небо, к богам. Летучие мыши, гроздьями свисающие с потолка титанических дворцов белого камня, построенных тысячами обреченных рабов без помощи колеса и блока и брошенных их обитателями в один день без видимых причин. Украшенные иероглифами стены, вырезанные в камне маски чудовищ, героев, божеств и демонов. Маленькая площадка посреди подъема на гигантскую пирамиду, откуда открывается дверь, превращенная камнетесами и скульпторами в распахнутую пасть Небесного Змея.
Собравшиеся в круг невысокие смуглые люди в странных одеждах, с золотыми обручами на головах. Распятый на жертвеннике, обессиленный и сломленный дурманящим напитком пленник, бессмысленным взглядом ищущий что-то вокруг себя. Монотонные причитания жрецов, одетых в подобие туник, становятся все громче, все страшнее…
Занесенный острый камень падает вниз, входит меж ребер, разрывает плоть. Еще удар - и грудная клетка вскрыта, хлещет кровь, выпученные глаза пленника затягивает смертельная пелена, а из горла с хрипом рвется наружу ярко-красная пена, но он еще жив. Заклание проводится по строгим канонам, за века ритуал отточен так же остро, как и жертвенный камень. Дьявольское искусство заключается в том, чтобы приносимый в жертву не умер раньше, чем ребра с левой стороны груди с хрустом поддадутся и откроют еще бьющееся сердце. Несчастный расстанется с жизнью, только когда этот сжимающийся, дрожащий, захлебывающийся кровью комок будет вырван рукой жреца и брошен в особый сосуд. Тело, еще мгновенье назад натянутое судорогой, как тетива индейского лука, а теперь обмякшее, окровавленное, распотрошенное, швырнут, словно набитый трухой мешок, вниз по ступеням, где его подберут служки.
И вот еще… Лицо у пленника - насколько его удается рассмотреть сквозь слой грязи и кровяной корки - белое. А мощная шея и запрокинутый подбородок густо поросли бородой.
Я сел в кровати. Сердце бешено колотилось в груди, словно это у меня его только что пытались вырвать. Подушка была влажной и холодной от пота. Комната с четырехметровым потолком вдруг показалась мне слишком тесной, захотелось распахнуть настежь окно. Несколько минут я убеждал себя в абсурдности такого желания, потом вскочил и, дернув шпингалет, толкнул рамы. Внутрь хлынул сырой и стылый осенний воздух, двух глотков которого хватило, чтобы протрезветь после увиденного кошмара.
На улице уже стоял блеклый день; небо было забито ватными серыми облаками, через которые еле прорисовывался кружок тщедушного осеннего солнца. Десять утра. Обычно я сплю часов до трех, но сегодня уснуть больше не получится. А может, я просто обманываю себя, потому что боюсь вернуться в тот сон, если мне все же удастся забыться?
В голове еще покачивался мутный осадок из обрывков видения, и, сунув ноги в тапки, я поплелся на кухню разгонять его при помощи кофе.
Утренний кофе был для моей бабушки таким же полным смысла обрядом, как для майя и ацтеков - человеческие жертвоприношения. Она подходила к его завариванию со знанием дела: если совершать одни и те же действия каждое утро в течение шестидесяти лет, движения оиачиваются до филигранности. В прежние времена благодаря дружеским связям на Кубе у нее в кладовке стояли несколько огромных крашенных в бежевый и коричневый цвета жестяных банок с кофе. Назывался он экспрессивно и вполне по-кубински - «;Саfе Но1а!». Одну из этих банок, въехав в квартиру, я обнаружил запечатанной - может быть, ее хранили на случай новой мировой войны. Аромат, конечно, давно выдохся, зерна пришлось выбросить, но банку я пожалел и оставил. Теперь свои собственные запасы я храню только в этой банке и, открывая ее по утрам, вдыхаю душистый кофейный запах - в память о бабушке.
После себя она оставила мне и весь свой арсенал - деревянную ручную мельницу для кофе, медную турку, маленькие фарфоровые чашечки с китайским орнаментом. Больше всего мне нравится молоть кофе: ссыпаешь его в воронку и начинаешь, словно у шарманки, вертеть тяжелую латунную ручку. Сначала она проворачивается медленно, трудно, но по мере того, как зерна рассыпаются в ароматную пыль, крутить становится все проще - значит, пора добавить в воронку еще. А потом надо выдвинуть этот трогательный деревянный ящичек снизу и выскрести из него весь порошок в кофейник. Поставив кофе на огонь, отходить от него уже строго запрещается, иначе вместо вальяжного распития бодрящего утреннего напитка придется отскребать плиту.
Когда все наконец готово, удовольствия от такого кофе получаешь неизмеримо больше, хотя бы просто потому что раз ради него уже столько сделано, грех теперь им не наслаждаться. Бабушка была права - и кому после этого нужны быстрорастворимые гранулы? Я даже электрическую кофемолку, и ту выкинул.
У кофе было и еще одно важное качество: готовя его, можно было целиком посвятить себя несложным механическим движениям и заодно занять голову прилагающимся к ним несложным механическими мыслями. С каждым поворотом ручки мельницы холодный туман, оставшийся в памяти от привидевшегося кошмара, съеживался, а когда от поставленного на веселый синий огонек кофейника пошел головокружительный аромат, действительность окончательно возобладала над грезами.
Чертов сон был, несомненно, навеян историей с теми испанцами, которых аборигенам удалось взять в плен. Автор заметок прошелся по этому эпизоду совсем поверхностно; не знаю, отчего в моем сознании засел именно он. Больше всего меня удивило то, насколько подробно я видел умерщвление пленных. Детали мне эти взять было совершенно неоткуда:
