активированным углем. После этой процедуры больной стал похож на кочегара, отстоявшего подряд две вахты, а бывший санитар, сэкономивший деньги Самуся, выданные ему на лекарство, напился до чертиков.

Несмотря на то что противогаз был списан и выброшен за ненадобностью на помойку, где его и подобрал «народный целитель», уголь все-таки оказал нужное действие. Уже к концу недели оголодалый Самусь бодро вышагивал по местам своей «охоты», добывая себе съестное. Но больше к тортам и пирожным, как бы аппетитно они ни выглядели, бомж даже не прикасался…

Топот и треск сухих веток приближался, и вскоре Самусь увидел стадо диких свиней – эдак голов двадцать, если считать и полосатых малышей.

Дорогу прокладывал здоровенный вожак с угольно-черной щетиной. Он пер как бульдозер, но его маленькие глазки были насторожены, а пятачок постоянно шевелился, пытаясь выискать среди изобилия запахов тревожный, предостерегающий об опасности.

Замыкали походный порядок стада две самки: старая, которая к тому же еще и хромала, и молодая, полная сил особь серого окраса с пикантным желтовато-белым кольцом вокруг рыла. Юная свинья от переизбытка чувств тихонько похрюкивала и пыталась ускорить ход, но ее мамаша (или бабушка) сурово осаживала молодку, делая вид, что хочет ее укусить.

«Сколько мяса! – обрадовался Самусь. – Эх, заживу!» – думал он, глотая голодную слюну от предвкушения будущего изобилия.

Он совершенно не сомневался, что сможет каким-то образом поймать или убить хотя бы поросенка. А если учесть, что на острове есть еще и куры, и попугаи, да и рыба в бухте водится, то сытая безбедная жизнь обеспечена ему на долгие времена.

Интересно, но Самусь примерял островную жизнь только на себя. Он считал «новых робинзонов» явлением на острове временным и малоприятным, к которому нужно, прогнувшись по старой привычке, приспособиться, чтобы потом напрочь забыть.

Самусь, немного подождав, пока стадо не удалится на безопасное расстояние (он был наслышан о злобном нраве кабанов, а потому не хотел понапрасну рисковать), слез с насеста и, стараясь не шуметь, продолжил свой путь.

Жажда, пока он сидел на дереве, усилилась, а потому бомж плюнул на осторожность. Он понимал, что свиньи идут на водопой, но ведь ему как раз туда и надо было. Тем более, что отшельники пока еще не нашли источник с питьевой водой, без которой выжить на острове (и вообще где бы то ни было) очень трудно, если не сказать – невозможно.

Он уже слышал, как плещется вода, – похоже, животные купались, – когда вдруг пронзительно и дико завизжала свинья, затем поднялся страшный переполох, и стадо рвануло прочь от водоема, производя такой шум, будто испуганные парнокопытные бежали не по тропе, а ломились сквозь заросли.

Самусь нырнул в кусты, как в омут – головой вперед. Замешкайся он на секунду – и от него остался бы лишь окровавленный блин. Стадо промчалось по узкой тропе словно ураган.

– Хух! – только и сказал ошарашенный бомж.

Кое-как выбравшись на тропу, он снова – с упрямством, достойным уважения, – пошел в сторону водоема. Самусь сообразил, что, скорее всего, свиней напугал какой-то зверь, но боязни в его сердце не было, только любопытство. К тому же он имел оружие, мачете или длинный нож, почти что меч.

Водоем имел вполне законное право называться небольшим озером. Что его питало, сказать было трудно. Скорее всего, озеро образовалось в период дождей – красноватая почва в его окрестностях была плотной, глинистой; она и не давала воде уйти в землю.

Самусь, очутившись на берегу озера, застыл в восхищении – его красота превзошла все ожидания бомжа. Оно было овальной формы и обрамлено цветущими растениями. Цветы отражались в его зеркальной глади, наполняя берега озера непередаваемо восхитительными ароматами.

Поначалу Самусю показалось, что некоторые цветы живые – время от времени они вспархивали в воздух, а затем, немного покружившись над водой, возвращались на свои места. Но, присмотревшись, бомж понял, что это не цветы, а большие пестрые бабочки; их была здесь целая уйма.

Радостно вдохнув всей грудью ароматный воздух и снова сказав себе: «Как же мне повезло…» – Самусь решительно шагнул к воде, наконец вспомнив, что к озеру его привела жажда. Шагнул – и застыл как вкопанный.

С правой стороны раздалось злобное шипение, похожее на кошачье, но гораздо громче и внушительней. Холодея от недоброго предчувствия, Самусь медленно развернулся в сторону неприятного звука и почувствовал предательскую слабость в ногах: в десяти – двенадцати метрах от него, возле самых зарослей, лежала мертвая свинья, а возле нее, прильнув к земле, как перед прыжком, сидел леопард!

Самусь видел зверя только на картинках. Это он точно знал. Но в то же время перед внутренним взором бомжа словно замелькали кадры кинохроники, где тоже присутствовали он сам и леопард. Видение было таким реальным, что Самусю показалось, будто зверь раздвоился.

И самое главное – в этом «кинофильме» Самусь совсем не боялся леопарда. Он обращался со зверем как с домашней кошкой, а леопард был смирен, как ягненок.

И Самусь, повинуясь мгновенному наитию, заговорил:

– Не злись, дружочек, не злись… Я не хотел помешать твоей охоте. Так вышло… Ты ведь меня не тронешь? Конечно нет. Ты хорошая, красивая киска… Кис, кис…

Самусь говорил как заведенный, без остановок и монотонно, словно читал какую-то молитву, хотя на самом деле он большей частью нес несусветную чушь – лишь бы не молчать. Откуда-то он точно ЗНАЛ, как следует поступать в таких случаях. И это знание, помимо его воли, двигало языком и остальными частями тела, принимающими участие в словотворчестве.

Зверь уже не шипел, а лишь время от времени обнажал внушительные клыки. Его желтые глаза неотрывно следили за человеком, но бомж стоял не шевелясь. Так прошла, как показалось Самусю, целая вечность.

Но вот в глазах леопарда появилось сонное выражение, и он широко зевнул, продемонстрировав Самусю длинную красную ленту языка.

Это был молодой самец, который только начал охотиться самостоятельно. Его великолепная шкура в черных кольцевидных пятнышках отливала чистым золотом, а длинный хвост, которым он стегал себя по бокам, жил самостоятельной жизнью.

Самусь не смотрел в глаза леопарду, а почему-то следил за кончиком его хвоста. Он будто приворожил бомжа своей постоянной игрой.

Похоже, леопард убил свинью, больше повинуясь охотничьему инстинкту, нежели чувству голода. Наверное, это было несложно сделать, потому что в лапы хищной кошке попалась неповоротливая хромая свинья.

Самусь продолжал говорить. Он уже нес черт знает что – вплоть до детской считалки, которая всплыла в его сознании из каких-то неведомых глубин.

Неожиданно леопард поднялся и неторопливо пошел в заросли. Там он легко и грациозно забрался на дерево и улегся на толстой ветке, не спуская глаз с человека.

Бомж почувствовал, что кровь побежала по жилам гораздо быстрее, и он наконец смог поменять позу и расслабиться. Поглядывая исподлобья на леопарда, который теперь совсем не казался ему страшным хищником, Самусь на негнущихся ногах медленно подошел к свинье и сказал, обращаясь к зверю:

– Ты, это, не обижайся… Я возьму кусочек от твоей добычи. Ma-аленький… У тебя вон