давайте мне провожатых. А там делайте, что хотите.
О Флорентии все как-то забыли. Он сидел на полу, около дивана, прислонившись головой к ногам Романа Ивановича. Точно не слышал, ничего не видел, точно все это его не касалось.
Звенели, шептались, толпились, совещались. Курц струсил окончательно.
— Я не имею права, графи… сударыня. Но беру на свою ответственность… Эй, вы, там! — обернулся он.
Вдруг прибавил, путаясь, сомневаясь:
— Конечно, минуты дороги… Но… если послать за доктором? А пока — первую бы помощь…
— Подымайте! Осторожнее! Вот так! — распоряжалась Литта.
Схватила шапку Флорентия, короткую шубу его накинула на себя.
— Да ну же, скорее! Сюда!
Подняли. Раненый застонал глухо, словно из подземелья, задрожал сильнее, опять забормотал полувнятно:
— Черт знает… Черт… Черт…
— Флорентия Власыча я принужден буду, по всей вероятности… задержать, препроводить… — лепетал Курц, идя за Литтой к двери.
Она даже не обернулась.
— Ваше дело. Посмотрите на него: хоть воды бы дали.
— Ах, разве я не понимаю? Этакое несчастие. Лучшие друзья — и вдруг такое несчастие.
Фонари замелькали на дворе. Тягучий скрип сапог по морозному снегу, лошадиное отфыркиванье…
— Легче, легче!
Стоны едва слышны. Он укрыт шубой. Литта рядом. Кто-то с другой стороны лепится, избочается сесть, поддерживает раненого. Скрипнули, точно крикнули, полозья…
Флорентий все так же сидел на полу, прислонившись головой к опустевшему дивану.
— Позвольте, господа. Флорентий Власыч!.. Эй, да кто там? подай воды, живо! Флорентий Власыч!..
Глава тридцать восьмая
НАЧАЛО НОВОГО
В свете еще зимнего парижского дня, за столом, заваленным какими-то чертежами и картами, сидит длинный Юс и работает. Напевает вполголоса веселую песенку.
Робко позвонили. Никого, кроме Юса, в квартире Михаила. Надо идти отворять.
— Пардон. Ложеман мосье Ивакоф? Леттр…
— Да вы русский? Чего надо? Это вы третий день к нашей консьержке ходите? Дома нет.
Гость, молодой и румяный, совсем смешался. Глядел в ужасе на сутуловатого, длиннорукого, с бритыми щеками юношу, такого неприветливого, — и растерянно улыбался.
— У меня к мосье Ивакову… то есть да, письмо.
— Давайте письмо и уходите.
Гость, однако, ожесточился.
— Нет-с, извините-с, я письма не дам. Вы не Иваков, так я не могу. Мне Юлитта Николаевна велела…
— Юлитта Николаевна? Да вы от нее, что ли? От нее письмо?
Гостю показалось, что он проговорился, что не надо было называть имени. Хотел уйти, отступил, но длинный Юс схватил его за рукав.
— Идите, что ли. Чего боитесь-то? Сами хотели ждать.
Гость торопливо сдернул теплое пальто, снял калоши.
— Я ничего не боюсь. Это квартира Ивакова, я ему и передам письмо.
— Иваков мой друг, мы вместе живем. Сейчас его дома нет. Ежели вы от Юлитты Николаевны, так ждите.
Подтолкнул его вперед, в маленькую зальцу, где только что сам был, где стоял стол с чертежами. За них тотчас же и уселся опять.
Гость, помявшись, сел в сторонке. Не знал, как себя держать. Разговаривать с ним, очевидно, были не расположены.
напевал Юс довольно громко и весело, возясь с чертежами. Шипела, раскалялась печка «саламандра», плотно влипшая в камин. Алея, каленея, точно раздувалась жабой.
Гость слушал покорно, а Юс будто и позабыл о нем.
— Песня-то у вас…
— Песня? Да… Песня как песня.
