подарила Мелани маленькое удовольствие – увидеть реакцию Марии. – Поэтому-то я и хотела уехать и никогда не видеть вас снова. Если бы вы не были родителями Диего, я обратилась бы в полицию.
– Это не привело бы тебя ни к чему хорошему, – заметила Мария с саркастической улыбкой. – Результат был бы тем же, но сейчас ты, по крайней мере, находишься в более комфортабельных условиях. Это Диего рассказал тебе?
Мелани услышала едва сдерживаемое беспокойство в голосе Марии. Соблазн унизить ее, вселить в нее уверенность, что ее обожаемый сыночек так любил свою жену, что смог нарушить семейный секрет, был непреодолимым. – Лгать свекрови сейчас было бы просто наслаждением, но мысль о лжи Диего отравляла его.
– Я узнала сама, – ответила Мелани. – Однажды вечером в Пунта дель Эсте я подслушала ваш разговор с Амилькаром. Семейные привычки быстро усваиваются, как видите.
– Любопытство имеет свои недостатки, Мелани, – сухо заметила Мария. – Ваш друг Эдуардо понял это на своем опыте. Я слышала ваш телефонный разговор.
– И что я говорила Эдуардо?
– Лучше было бы спросить, что Эдуардо сказал тебе. Я думаю о том, что ты сказала о деле в Сальте. „Ты должна уехать сейчас…' Это были его слова, не так ли? Ты все рассказала ему.
Мелани почувствовала озноб, как будто ее окатили ледяной водой. Она поняла, что случилось с Эдуардо, как поняла и то, почему Ремиго ждал сейчас за дверью.
– Теперь, когда мы поняли друг друга, я могу закончить свою историю, – продолжила Мария. – Я также много занималась укреплением наших позиций в общественной жизни в Буэнос-Айресе. У меня здесь было много родственников, но я чувствовала, как мы далеки от них. Они могли бы еще принять меня, но и пальцем не пошевелили бы, чтобы помочь Амилькару. Он замечательный человек, но никто не прочил ему успеха в обществе. В это время Диего учился в школе, он был очень одаренным ребенком… В конце шестидесятых годов в наших делах произошел скачок. Люди начали эмигрировать из стран Латинской Америки в США. У Амилькара было большое количество контрактов, он поставлял продукцию небольшими партиями. Стюардессы брали в то время для перевозки килограмм или два. Затем потребности стали расти, и я обратила внимание мужа на то, что нельзя упускать такую возможность. С тех пор у нас появились клиенты-оптовики, покупающие готовый порошок из лабораторий в Чили. Это было более выгодно, чем покупать сырье в Боливии и изготавливать продукцию здесь. И это приносило нам прибыль в тысячу долларов с одного килограмма чистого кокаина. Когда наш бизнес проник в Нью-Йорк, мы стали получать по шесть тысяч долларов с двух килограммов кокаина. Чуть позже товар достиг непосредственно покупателя, и стоимость повысилась до одной-двух сотен тысяч долларов, но на улицах торговать было глупо: одних убивают, другие попадают в беду… Семидесятые годы были самыми счастливыми для нас. Неожиданно появился постоянный покупатель в Нью-Йорке. Наши собственные пилоты летали с продуктом в Венесуэлу или на Карибские острова. Это огромный, необъятный бизнес, – заключила с гордостью Мария. – Но это всегда риск. Такой, какой представляешь ты, например.
– Я не риск, Мария. Я только хочу уехать домой и забыть все это. Я никому ничего не скажу, – нервно ответила Мелани.
– Легко желать невозможного, – усмехнулась Мария. – Даже если бы я учла это, ты не сможешь ожидать от меня веры в твою осмотрительность. Вряд ли ты сумеешь держать язык за зубами. Сначала Эдуардо Чакас, потом другие.
– Это не то, что вы подумали… – Мелани рассказала все, что она знала о Диего и Марине.
Мария пристально смотрела на нее.
– Это самая невероятная история из всех, какие я слышала, – прошипела она. – Желала бы я, чтобы это было правдой. Марина была убита после допроса секретными службами, она была сожжена и похоронена в общей могиле. Это все, что мы знаем, а мы приложили немало усилий, чтобы выяснить хоть что-то, поверь мне.
– Но Диего говорил мне, что Марина была здесь вместе с „уродом' под присмотром брата Ремиго, – настаивала она.
– Какой урод? Что ты имеешь в виду?
– Ваш брат…
Мария встала.
– Мы отошли от нашей темы, Мелани. Ты чересчур много фантазируешь. Или Диего, не знаю. Это не имеет значения для меня. – Мария подошла к двери и открыла ее. Мелани увидела Ремиго, одетого во все черное. Мария повернулась к ней.
– Прощай, Мелани, – произнесла она. – Я очень сожалею.
– Вы сумасшедшая! – закричала Мелани. – Вы не можете так уйти. Люди начнут спрашивать, где я.
Мария остановилась у двери.
– Полагаю, ты имеешь в виду наших друзей. Но я не могу представить себе никого, кто бы очень забеспокоился, – ответила она. – Они же все приходили проститься с тобой в пятницу, помнишь? Ты исчезнешь, а я скажу, что тебе было необходимо срочно уехать и мы проводили тебя в аэропорт из Лас- Акесиаса. За пару часов секретарша Амилькара оформит документы для полета в Нью-Йорк. Я уверена, что нетрудно заменить фотографию в твоем паспорте. Официально ты покинешь Аргентину, а я буду с наслаждением давать твой старый адрес в Нью-Йорке всем, кто спросит, и буду утешать их, когда они не получат ответов и твой телефон не будет отвечать. Все слышали, как часто люди в Америке переезжают из одного места в другое…
За последние дни Мелани не раз представляла себе свою будущую жизнь на недели и месяцы вперед, но сейчас она могла думать лишь о следующей минуте.
– Я беременна, Мария, и, если вы убьете меня, вы убьете ребенка Диего! – нервно прокричала она.
После ухода Марии Мелани долго в одиночестве стояла у окна, потрясенная услышанным. Лишь спустя какое-то время она смогла прийти в себя и обдумать то, что узнала. Разоблачение Марии, их наркобизнес оказали на Мелани значительно меньшее воздействие, чем она ожидала; Амилькар и Мария вызывали в ней отвращение, полностью разрушив в ее душе ростки доверия и любви. Мелани никогда не любила родителей мужа, скорее, наоборот. И это откровение свекрови помогло ей – теперь у нее появилась реальная причина, чтобы ненавидеть их. Ведь раньше она вынуждена была умерять свое отвращение к ним до всего лишь недружелюбия, и не более того – ради ее любви к их сыну.
Невероятно, чтобы Мария могла лгать о своей собственной дочери, тем более что, как она считала, Мелани спустя несколько минут будет мертва. Поэтому Мелани решила, что Марина действительно была убита. Диего лгал о своей сестре, о своем дяде, и возможные причины его лжи были столь же мучительны для Мелани, как и доказательства того, что он солгал. Он, вероятно, был неискренен с ней во всем.
Мелани вошла в ванную, пустила холодную воду и ополоснула лицо. Расческа все так же лежала на столике, вряд ли Мария стала бы беспокоиться о том, чтобы у ее невестки была собственная расческа с выгравированными инициалами в то время, как она собиралась ее убить. Между костяными зубчиками расчески Мелани заметила несколько длинных волосков красивого каштанового оттенка и неожиданно вспомнила одну фотографию, которую Диего постоянно носил в бумажнике: у Марины были длинные каштановые волосы. Это были ее инициалы. Решетки на окне и дверях, основательные замки и запоры явно говорили о том, что до нее здесь уже держали какого-то узника. Может быть, Диего и не лгал вовсе. Мария ведь сказала, что когда-то Марина жила в этой комнате, расческа могла принадлежать как раз ей.
Кто-то осторожно постучал в дверь.
– Можно нам войти, сеньора Мелани? – Это был Ремиго, его поведение совершенно изменилось. Теперь она снова была „сеньорой Мелани', с которой он должен был обращаться учтиво.
– Войдите, – ответила Мелани и услышала знакомый звук отодвигаемых засовов – ничего не изменилось, она продолжала быть пленницей.
Ремиго вошел в комнату, за ним следовали двое мужчин.
– Мой брат Касильдо, сеньора, – представил он смуглого мужчину, стоявшего справа от него. Из рассказа Диего Мелани вспомнила, что тот был надзирателем Марины.
Ремиго повернулся к другому мужчине.
– А это доктор Гомес из ближайшего селения. Сеньора Мария попросила его осмотреть вас… – добавил
