должно быть, сумасшедший? – кричала она на Амилькара.
– Я хочу в последний раз посмотреть на своего сына, – пробормотал он. Потом кивнул головой мужчине, и тот достал из своей сумки небольшой лом. Подцепив один край, он отодвинул металлическую плиту в сторону.
Мелани мельком заметила белую атласную обивку и белый саван, покрывающий плечи и голову Диего. Но голова была закрыта не полностью, открытым оставалось небольшое пространство, на котором покоилось то, что когда-то было его красивым и мужественным лицом. Теперь это были раздавленные куски тела, либо покрытые мертвенной бледностью, либо распухшие от багровых кровоподтеков, но все вместе лишь отдаленно напоминало очертания человеческого лица. Ее свекор наклонился над гробом и пристально всмотрелся в останки Диего. Не выдержав, Мелани бросилась прочь из комнаты. Амилькар перекрестился и повернулся к мужчине.
– Запаивай, – бросил он рабочему, перед тем как выйти из библиотеки. Мужчина надел защитные очки и взял в руки паяльник.
Мелани наблюдала за Амилькаром, выходящим из комнаты, стараясь прочитать на его лице хоть какие-нибудь чувства, но тот был таким, как всегда; не обращая на нее внимания, он направился к лестнице. Мелани подождала, когда рабочий оставит библиотеку, и вошла туда снова. Много позже сюда пришла Мария с двумя горничными. Она обнаружила Мелани сидящей в полумраке комнаты в окружении зажженных свечей около гроба Диего.
Панихида прошла не так болезненно, как предполагала Мелани. В начале вечера нескончаемый поток друзей и знакомых отвлек ее от горестных мыслей. В середине ночи, слушая несколько часов подряд пустые разговоры и выпив бесчисленное количество чашек черного кофе, Мелани пошла на кухню за стаканом воды, не желая просить кого-нибудь из слуг и чтобы хоть немного развеяться. Когда она вошла в буфетную, ее почтительно приветствовали три женщины, сидевшие за столом и тихо разговаривавшие. Одна из них выглядела довольно пожилой; у всех троих была сухая морщинистая кожа людей, которые большую часть жизни провели под палящим солнцем и сильными ветрами. Женщины были одеты в дешевые старые черные платья, и Мелани предположила, что они, должно быть, когда-то работали в семье Сантосов. Они кивнули головами в ответ на приветствие Мелани, но, когда она вновь прошла мимо них, они даже не посмотрели на нее, словно оказывать знаки внимания Мелани Сантос дважды было ниже их достоинства.
Большинство гостей ушли около часа ночи, остались лишь самые близкие друзья Марии, сидевшие вокруг нее в гостиной.
Мелани вернулась в библиотеку. Она пробыла там не более десяти минут, как дверь открылась и она услышала голос Амилькара.
– Входи, мама, – произнес он. Старая женщина, которую Мелани видела сегодня на кухне, вошла в комнату в сопровождении двух других. Амилькар быстро закрыл за ними дверь. Он заметил Мелани только сейчас, но опять, казалось, не обратил на нее внимания. Встав около гроба, женщины сложили руки и склонили головы в молитве. Мелани подумала, что более молодые женщины могли быть сестрами Амилькара. Спустя несколько минут Амилькар осторожно покашлял и, взяв мать за руку, вывел свою семью из библиотеки.
Бабушки Диего и его тетушек не было на похоронах, или, возможно, они затерялись среди толпы, где ни Мелани, ни кто-то другой не могли увидеть их. Это обстоятельство вернуло Мелани к воспоминаниям о ее первых днях с Диего, когда она чувствовала себя чужой в его доме и вынуждена была терпеть холодные враждебные взгляды Марии и Амилькара ради спокойствия своего мужа. Мелани прекрасно понимала, что могло скоро случиться с уходом Диего, когда у его родителей больше не оставалось причин терпеть ее присутствие в их доме.
Семья Сантосов подошла к воротам кладбища и остановилась, чтобы принять последние соболезнования от близких им людей. Мелани увидела Эдуардо де Чакаса, он подошел и обнял ее.
– Я не знаю, что сказать, только то, что я люблю тебя и очень сожалею, – пробормотал он. – Я хочу побыть с тобой эту неделю. Я был в Чили и только вчера прилетел и увидел газеты.
Его слова, его простые, уютные объятия разрушили в Мелани стену самообладания и выдержки, которую она воздвигла с таким трудом. Она уже не обращала внимания на стоявших вокруг людей и не могла вежливо отвечать на их стереотипные фразы.
– Увези меня отсюда, пожалуйста, – разрыдалась она. – Я хочу уйти, я больше не вынесу этого.
Мария услышала надрывные рыдания своей невестки и послала ей гневный неодобрительный взгляд. Но Мелани не обратила на него внимания и взяла Эдуардо за руку. Он повел ее к выходу, кивая головой проходящим мимо знакомым или перебрасываясь с ними парой слов. Они перешли широкую дорогу и остановились на другой стороне, где длинные вереницы фешенебельных ресторанов почти вплотную примыкали к кладбищу.
– Куда ты хочешь пойти? – спросил Эдуардо.
– Куда угодно, только не домой. Я не хочу видеть никого из знакомых, – ответила Мелани.
– Тогда нам лучше побыстрей уйти отсюда, пока они все не вышли с кладбища. Моя машина припаркована на углу. Давай позавтракаем в Кастанере, – предложил он. – Там мы не встретим никого. – Минуту спустя, отъезжая от кладбища, они заметили Амилькара и Марию, стоящих недалеко от ворот.
– Я не понимаю, как они могут так вести себя, – начала Мелани. – Она ни разу не заплакала, даже вчера, когда привезли гроб домой.
– Мария – это жестокий бесчувственный дьявол. Что ты собираешься теперь делать?
– Я не знаю, – ответила Мелани. – Вернусь в Нью-Йорк и найду работу, наверное. Здесь меня больше ничто не держит.
– Не принимай опрометчивых решений. Обдумай все хорошенько, а пока ничего не делай.
Мелани выглянула в окно.
– Я и так только этим и занималась все время, с тех пор как стала женой Диего. Ничего не делала… Теперь я хочу почувствовать, что я снова сама ответственна за мою жизнь и за все изменения в ней, – ответила она.
Дворецкий закрыл чугунные тяжелые ворота за въехавшим внутрь „мерседесом'. Шофер помог Амилькару и Марии выйти из машины, и они направились к дому. Наконец можно было расслабиться после долгого напряженного дня и скинуть маску хладнокровия и вежливости, и сейчас они выглядели по- настоящему постаревшими от своего непоправимого горя. Войдя в холл впереди жены, Амилькар направился к двери, ведущей в небольшой вестибюль, и вызвал лифт. Равномерное поскрипывание объявило о его приближении. Через минуту раздался щелчок, и двери лифта открылись. Мария и Амилькар хранили молчание до тех пор, пока не скрылись в своих комнатах. Мария подошла к зеркалу, сняла жемчуг и собрала волосы в пучок. Затем она подошла к мужу и поцеловала его в щеку.
– Я так устала. Я должна немного отдохнуть, – сказала она ему.
– Нам нужно поговорить, – перебил ее Амилькар.
– Я не хочу сейчас ни о чем говорить. Позже, хорошо? – Она отвернулась, но Амилькар схватил ее за запястье.
– Нет, нам нужно поговорить сейчас. – Он вынул из своего дипломата лист бумаги.
– Двадцать шесть миллионов, триста двадцать семь тысяч, пятьсот сорок восемь долларов, – прочитал Амилькар. – И это не считая заработной платы. Смотрим дальше. А дальше – в самолете не находят ни одного свидетельства, доказывающего присутствие в нем денег.
– Ты что, думаешь, кто-нибудь отправится в путь, имея при себе двадцать шесть миллионов долларов наличными? – усмехнулась Мария. – Ты отчаянно стараешься обвинить Диего во всех смертных грехах, вместо того чтобы здраво посмотреть на вещи.
– В отличие от тебя, я не хочу, чтобы меня водили вокруг пальца и выставляли полным идиотом. Но сейчас я говорю о другом. Я имею в виду деньги, которые он должен был привезти сюда. Это что-то около полутора миллионов долларов. Среди обломков обгоревшего самолета не нашли ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эти деньги, в противном случае мексиканская полиция обязательно сообщила бы нам.
– Но, может быть, деньги все-таки были на борту; они просто могли оставить их себе, если, конечно, там было, что оставлять, или сообщить о них американской полиции, а не нам, – возразила Мария.
– Если бы хоть что-нибудь обнаружили, мы должны были бы знать, но я не знаю. Нет сомнений, что
