творится? Почему он бьет ее и тут же помогает устоять на ногах? Похоже, мысли и чувства викинга запутаны не меньше, чем ее собственные. При этом сердце ее разрывалось от страха, гнева и отчаяния.

Даг услышал, как Сигурд сказал что-то по-ирландски, и женщина снова направилась на бак: ее голубое платье еще некоторое время мелькало среди рундуков и людских тел, заполнявших палубу.

– Я хотел бы видеть, как ты еще раз возьмешь ее, и понять наконец, что все-таки тобой движет: ненависть или забота о ней.

Даг угрожающе взглянул на брата, но Сигурд только усмехнулся.

– Ведь и это мне не поможет, верно? Ради всех богов, что тебя тревожит: мне еще не приходилось видеть, чтобы ты так смотрел на женщину. Клянусь Фрейей – такой взгляд мог бы растопить порядочный ледник, а то и вскипятить все. Северное море. Ты уверен, что когда тебя взяли в плен, то не стукнули по голове? С тех пор ты все время как-то не в себе.

Даг только вздохнул в ответ; мысли его и впрямь путались. Женщина своим неповиновением невероятно разозлила его, и все же, карая ее, он испытал непрошеное чувство вины. Интересно, как эта ведьма сумела обрести такую власть над ним?

Он снова взялся за кормовое весло, но это так и не помогло ему избавиться от беспокойства.

Как только Фиона проснулась, она сразу поняла, что стоит глубокая ночь. Кроме посвиста ветра и плеска волн о борт, ни одного звука не пробивалось сквозь входное отверстие палатки; даже резкие голоса людей затихли. В животе девушки бурчало от голода, и она даже, не без основания, задумалась над тем, собираются ли ее кормить вообще. Дрожь прошла по ее телу. Она была так одинока, так беспомощна! Если светловолосый викинг отвернется от нее, ни для кого уже не будет иметь значения, жива она или мертва. Правда, и его брат теперь не казался ей чересчур свирепым; она не думала, что он хочет уморить ее голодом. Зато было вполне вероятно, что он зол на нее из-за Дага и поэтому вовсе не прочь бросить за борт.

Не успела Фиона подумать об этом, как массивная фигура закрыла вход в палатку.

– Я вижу, нежная ирландская леди проснулась.

Издевка, звучавшая в голосе Сигурда, не добавила ей уверенности.

– Выходи, – приказал предводитель викингов. – Ты не можешь спать здесь. Мои люди считают, что ты и так уже слишком много себе позволяешь.

Вслед за этими словами в ее сторону полетел какой-то предмет. Фиона прикрылась руками, чтобы не получить удар в лицо.

– Это спальный мешок, – буркнул Сигурд. – Возьми его и ступай на корму, к моему брату. Я бы велел тебе спать с ним в одном мешке, да он сам не захотел.

Викинг неожиданно рассмеялся.

– Забавно будет посмотреть, сколько он еще сможет упорствовать.

Произнеся эти слова, Сигурд стал протискивать свое громадное тело внутрь. Фиона шарахнулась от него, когда он стал устраиваться на ночь в куче шкур, которые ей только что пришлось покинуть. Сердце ее колотилось; волоча за собой спальный мешок, она поскорее выбралась из палатки.

Холодный морской воздух заставил ее поежиться. На чистом небе сияли россыпи звезд, а со всех сторон палубы раздавалось негромкое похрапывание. Девушка глубоко вздохнула и стала осторожно пробираться между спящими викингами. Наконец она достигла кормы корабля, однако тревога не отпускала ее. Даг ее ненавидит, и его брат высказал это вполне откровенно; но ей все равно придется лечь рядом с ним, отдавшись под его защиту.

Вытряхнув спальный мешок, Фиона расстелила его на жестких досках палубы и, чтобы хоть немного согреться, забралась в него с головой. Мешок был сшит из двух шкур, вывернутых мехом внутрь; он пропах пылью и потом.

Непривычные звуки моря не давали уснуть; потрескивание мачты, хлопанье паруса, плеск волн, разбивающихся о борта, – все это постоянно напоминало о странном, пугающем мире, в котором ей теперь придется существовать. До этих пор вся ее жизнь проходила на мягких, ласкающих просторах Ирландии – страны теплых туманов, невысоких покатых холмов, обкатанной морскими волнами округлой гальки на берегу, напоминающих о далеком прошлом. Все это осталось теперь где-то далеко-далеко; ее новый мир состоял из режущего морского ветра, ослепительного сверкания волн, острого запаха протухшей рыбы и потных человеческих тел.

Фиона подумала об уютной теплой постели, которую она делила со своей сводной сестрой. Все это теперь сожжено, родные уничтожены. Отец, юный Дермот мертвы. Дювесса, Сиобхан, может быть, остались в живых, но потеряны для нее навсегда.

В горле у нее встал ком, на глаза навернулись слезы. Вплоть до этого времени она не представляла, как много все это для нее значит.

Картины былой жизни одна за другой проплывали в ее сознании. Вот отец ласково поддразнивает ее, осторожно дергая за туго заплетенные косички, и называет милой малышкой. Доналла всегда отличало умение быть нежным, которого недоставало большинству воинов; возможно, именно это его свойство так очаровало Айслинг, что она оставила мир лесов и вышла замуж за воина-христианина.

Только теперь Фиона поняла, что никогда по достоинству не ценила своего отца. Священнослужители утверждали, что, когда человек умирает, душа его попадает на небеса. Может быть, он сейчас там и видит ее, сочувствует ее тяготам? Если бы он только мог сказать, как ей лучше поступить, – на этот раз она послушалась бы его.

Девушка едва удержалась от того, чтобы не разрыдаться. Прошлая жизнь закончилась, словно ее и не было, а случавшиеся тогда беды и заботы теперь казались совершенно ничтожными. Подумать только, когда-то все ее мысли были заняты браком между ней и Сивни Длиннобородым! Тогда она не знала, что значит настоящее отчаяние. Хотя Сивни и представлялся ей отвратительным и грубым, он бы никогда не отверг то тепло, которое она могла принести в его дом. Наверняка он бы защищал ее, даже баловал; зато теперь с ней обращались хуже, чем с собакой.