нравится действовать и проявлять Свою силу посредством людей ничего не значащих. Когда я впервые написала историю своей жизни, она была очень короткой.
В ней я детально описывала свои ошибки и грехи, говоря мало о благословениях Божьих. Затем я ощутила побуждение сжечь ее и написать другую, в которой я бы не пропустила ничего значительного из того, что со мной случилось в жизни. Так я и поступила. Конечно, преступно предавать огласке тайны Короля, но это будет хорошо — рассказать о благословениях Господа нашего Бога и возвеличить Его милости.
По мере того как негодование против меня возрастало, даже мадам Ментенон выступила против меня. Я ей послала мою книгу через графа Бовилье, прося назначить соответствующих людей для проверки моей жизни и учения, и предлагая заключить меня в какую–нибудь тюрьму до окончательного оправдания. Мое предложение было отвергнуто. Тем временем скончался один из моих близких друзей и помощников, господин Фуке. Я весьма глубоко переживала его утрату, но радовалась его нынешнему блаженству. Он был истинным слугой Божьим.
Решившись удалиться так, чтобы никому не причинить обиды, я написала некоторым друзьям и окончательно с ними попрощалась. Я не знала, суждено ли мне умереть от моей болезни — постоянной лихорадки, длившейся в течение сорока дней, или мне удастся выздороветь от нее. Обращаясь к графине Г. и герцогине М., я писала: «Когда вы и подобные вам были вовлечены в суетность этого мира, наклеивая себе мушки и подкрашивая лица, а некоторые из вас были даже на пути разрушения своих семей, играя на деньги и расточая средства на наряды, никто не подавал своего голоса против этого, и все спокойно терпели ваше поведение. Но когда вы порвали с этим образом жизни, то все вдруг стали высказывать свое негодование против меня, как будто я была орудием вашего уничтожения. Приведи я вас от набожности к роскоши, никто бы не устраивал такого возмущения». Герцогиня М. предала себя Богу, несмотря на то, что должна была оставить двор, который для нее был подобен опасной скале, посвятив все свое время воспитанию детей и заботе о семье, которыми она до сих пор пренебрегала. Я продолжала: «Поэтому я умоляю вас собрать все, что вы помните плохого относительно меня, и если я виновна в том, в чем они меня обвиняют, я должна быть наказана более чем кто–либо другой. Поскольку Бог дал мне познать и любить Себя, я вполне убеждена, что не существует ничего общего между Христом и Велиаром».
Я отослала им две мои напечатанные книжечки со своими комментариями на Святое Писание. Также по их просьбе я написала труд, облегчавший проверку моих взглядов, дабы избавить их от потери времени и сил, насколько это возможно. В этом труде я собрала большое число текстов признанных авторов, в которых было бы явлено соответствие моих высказываний словам святых писателей. Я попросила размножить их подобно тому, как они были написаны мною, для пересылки их трем разным членам комиссии. Также, по возможности я проясняла вызывающие сомнение непонятные места. Я писала им во время, когда дело Молино еще не наделало такого шума, используя осторожность в выражении своих мыслей, и не представляя себе, что когда–нибудь они будут обращены мне во зло. Труд был озаглавлен «ОПРАВДАНИЕ». Он был написан за пятьдесят дней и оказался достаточным для прояснения дела. Но Епископ Мо даже не удосужился его прочесть. После всех проверок, когда мне не было предъявлено никаких обвинений, кто бы подумал, что и на этот раз меня не оставят в покое? Но как раз напротив, чем более явной казалась моя невиновность, тем более те, кто старался сделать меня преступницей, для достижения своей цели приводили в действие все возможные рычаги.
Я сообщила Епископу Мо, что готова отправиться на некоторое время в любую обитель его епархии, чтобы он мог там лучше со мной познакомиться. Он предложил мне обитель Св. Марии де Мо, на что я согласилась. Отправившись в дорогу во время глубокой зимы, я едва не погибла в снегах, когда карета застряла в пути на четыре часа и едва не была погребена в глубокой лощине. Я выбралась через дверь с одной служанкой. Так мы сидели на снегу, покорившись милости Божьей и не ожидая ничего, кроме смерти. Я никогда не ощущала большего умиротворения разума, хотя дрожала, вся промокшая от снега, который таял на нас. Подобные ситуации показывают, совершенно ли мы смирились перед Богом или нет. Эта бедная девушка и я нисколько не беспокоились, находясь в состоянии полной покорности судьбе, хоть и были уверены, что умрем, если придется провести всю ночь в этом месте, так как не видели возможности, чтобы кто–то пришел к нам на помощь. Через некоторое время появились какие–то перевозчики, которые с трудом вытащили нас из снега.
Епископ, услышав об этом, был поражен и испытал немалое самодовольство, думая, что я так рисковала жизнью ради точного выполнения его повеления. Однако, позже он посчитал это хитростью и лицемерием.
В течение шести недель после моего прибытия в Мо, я находилась в беспрерывной лихорадке, еще не успев выздороветь от своей прежней болезни. В то время меня ожидал Епископ, который был готов заставить меня подтвердить, что я не верю в воплощенное Слово или Христа, явившегося во плоти. Я ответила ему, что посредством Божьей благодати, мне известно, что значит страдать, даже до смерти, но неизвестно как можно подписаться под такой ложью. Некоторые монашки, которые подслушали эту беседу и догадались о намерениях Епископа, свидетельствовали вместе с Игуменьей не только о моем добром поведении, но и о здравости моей веры.
Спустя несколько дней Епископ принес мне исповедание веры и приказ предоставить свои книги церкви, требуя от меня подписать его и обещая дать мне приготовленный им сертификат. Получив мою подпись, он отказался дать мне сертификат, несмотря на свое обещание. Через некоторое время, он пытался заставить меня подписать свое пасторское письмо, в котором я должна была признать, что допустила ошибки, которые он ставил мне в вину. Также он предъявлял ко мне многие подобные абсурдные требования совершенно необоснованного характера, угрожая гонениями в случае моего несогласия, которые мне впоследствии и пришлось претерпеть. Однако я решительно отказывалась ставить свое имя под лживыми заявлениями. Через некоторое время, после моего шестимесячного пребывания в Мо, он дал мне сертификат. Узнав, что Мадам Ментенон не одобрила этот предоставленный им, он хотел дать мне другой взамен. Но мой отказ вернуть первый сертификат возмутил его, и тогда я поняла, что они были намерены ускорить дело, идя на крайнюю жестокость.
Я думала, что, несмотря на свою покорность всему, что может случиться, я, все же, должна принять меры предосторожности, дабы избежать угрожающей мне бури. Мне предлагали много мест для убежища, но я не была вольна принять какое–либо из них, дабы никого не затруднять, не втягивать в проблемы своих друзей и их семьи, которых они могли обвинить в укрывательстве. Я приняла решение оставаться в Париже, живя там уединенно вместе со своими служанками, которые были надежными и верными, дабы скрыть себя от взоров этого мира.
Так продолжалось пять или шесть месяцев. Я одиноко проводила дни в чтении, в молитве Богу и в работе. Но 27 декабря 1695 года меня арестовали, несмотря на мое крайнее в то время недомогание и отвезли в Венсенн. В течение трех дней я находилась под опекой господина де Греза, который меня арестовал, так как король не давал своего согласия на помещение меня в тюрьму, говоря несколько раз, что монастыря в этом случае вполне достаточно. Его ввели в заблуждение, представив еще более сильную клевету. Они обрисовали меня ему в таких мрачных красках, что он постеснялся проявления своей доброты и справедливости. Тогда он дал согласие поместить меня в Венсенн.
Я не буду рассказывать об этих длительных гонениях, которые наделали столько шума. Это был ряд тюремных заключений в течение десяти лет во всех видах тюрем, ссылка почти такой же продолжительности, которая еще не закончилась, крестные испытания, клевета, и все вообразимые виды страданий. Были слишком отвратительные факты поведения разных людей, о которых я умалчиваю из милосердия. Я перенесла долгие и острые томления, равно как и тяжелые и мучительные болезни. Также
