внутренне, что называется – морально, уже практически полностью смирился с происходящим и находится сейчас в безграничной власти этих людей, за что, естественно, не мог в глубине души не презирать самого себя. Поэтому-то он и хотел как можно дольше растянуть возможность сохранять молчание как последний бастион своей уже выкинувшей белый флаг независимости, что было довольно сложно в условиях все более и более увеличивающегося интервала повисшей в воздухе паузы. В поисках спасения он перевел взгляд на гравюру с неопознанной им мечетью и принялся ее сосредоточенно разглядывать.

– Знакомый пейзаж? – поинтересовался Годено. И после того как Борель, так же молча, с гримасой сомнения на лице, покачал головой, пояснил:

– Так называемая алебастровая мечеть Мухаммеда Али в каирской Цитадели. Не бывали? В тех краях. – Получив новый отрицательный ответный импульс, Годено оптимистично заметил: – Ничего, у вас еще все впереди. В таком возрасте настоящая карьера дипломата еще только начинается.

– Если до той поры не успеет закончиться, – с одной стороны, как бы между прочим, а с другой, достаточно выразительно добавил Верней и пояснил: – Не начавшись. Тут ведь не угадаешь.

– Умный человек всегда должен стараться угадать, – немного назидательным тоном возразил его старший товарищ. – Разумеется, это вовсе не означает, что у него это получится с самого первого раза. Я вот сейчас вспоминаю. Одно выражение известное. – Годено продекламировал немного пародийным тоном: – Умный человек тот, кто умеет исправлять свои ошибки, мудрец же тот, кто их не совершает. Что ж, звучит, конечно, красиво. Где они только, эти мудрецы. Нет, может, где-нибудь и сидят, в какой-нибудь келье, за семью замками, не высовывая наружу носа. Как какой-нибудь, понимаешь, Спиноза. Или Кант. Критикуют... чистый разум. А человек, который действует, не может не ошибаться. Это жизнь, каждый новый опыт уникален и, увы, неповторим. – Он в этот раз, уже, наоборот, словно человек, бредущий наугад в поисках истины и обращающийся за подтверждением своих предположений к лицу более сведущему и компетентному, вопросительно посмотрел на Бореля. – Ну ведь так?

Борель, упорно следуя выбранной тактике, снова неопределенно пожал плечами. Правда, на сей раз он совершил оплошность, встретившись с Годено взглядом. Вопрос в глазах его визави не исчез, и Борель вынужден был нарушить обет молчания и нехотя промямлить. «Ну... да... так... конечно».

От дальнейшего аутодафе его спасла Анна-Луиза, по кличке «Манон», распахнувшая ногой неплотно прикрытую дверь в «кабинет» и просеменившая с подносом в руках прямо к столику с резными закругленными ножками. Она, по очереди, составила с подноса на столик высокий медный кофейник с длинным тонким носиком, весь покрытый какой-то затейливой чеканкой, три очень маленькие и немного продолговатые кофейные чашечки и пузатую фарфоровую сахарницу; затем, замедленным темпом, словно выполняя некий ритуал, разлила кофе по чашкам и по одной, из рук в руки, стала раздавать их своим добровольным и вынужденным гостям. Первым удостоился этой чести гость вынужденный, который, принимая из рук хозяйки свою чашку, увидел перед собой столь радушную улыбку, что счел невозможным отделаться простым благодарственным кивком и произнес, хотя и довольно кислым голосом:

– Благодарю вас, мадам Леско, вы очень любезны.

– На здоровье, Огюст, на здоровье, – ответила Анна-Луиза, протягивая чашку уже Годено. – А вот вы, надо заметить, немножко рассеянны. Вынуждена повторить еще раз: Леско я была в мадмуазелях. – После того как третья чашка перешла в руки Вернея, она выпрямилась и, посмотрев на Бореля, с улыбкой, наставительно погрозила ему указательным пальцем. – В нашей работе внимательность – одно из самых важных качеств. – Не конкретизировав, в чьей именно работе, «Манон» продолжила: – А уж для мужчин в общении с дамами вообще наипервейшее. – Она перевела взгляд на Годено, как бы желая получить от него какой-нибудь комментарий.

– Мы будем над этим работать, – комментарий был дан, причем достаточно обнадеживающий.

Анна-Луиза удовлетворенно кивнула головой и вздохнула.

– Ну что ж, в таком случае не буду вам мешать. – Захватив поднос, она бесшумной плавной походкой выскользнула в коридор.

– А откуда она знает, как меня зовут? – обращаясь к Годено, немного недовольным тоном спросил Борель. – Насколько я помню, нас друг другу никто не представлял.

– Молодец, – вместо ответа похвалил его тот и перевел взгляд на Вернея. – А она говорит – невнимательный.

Верней посмотрел на молодца и с легкой улыбкой, которую тот воспринял как наглую и даже издевательскую, выразительно произнес:

– Ну... собственно, нас ведь тоже никто друг другу не представлял. – Он поднял свою чашку в приглашающем жесте и, кивнув Борелю, поднес ее к губам.

Борель, с видом человека, делающего очень большое одолжение, медленно всыпал в чашку полную ложку сахара, еще медленней и очень старательно этот сахар размешал, аккуратно положил ложечку на блюдце и, зачем-то вздохнув, взял чашку в руки.

Сама процедура кофепития, в силу мизерного объема используемых емкостей, не могла занять много времени. Тем не менее, Годено, одним глотком проглотившему свой кофе, пришлось довольно долго ждать, пока Борель соизволит, наконец, поставить на столик пустую чашку.

– Как кофе? – после некоторой паузы спросил он его вежливым тоном, но с какими-то уже суховатыми нотками, и, после того, как вопрошаемый вместо ответа очередной раз с неопределенной миной пожал плечами, добавил: – Да, вы правы. Не пойму, чего это турки так любят туда кардамон вбухивать. – Его взгляд переместился на Вернея. – Тебе нравится имбирный привкус?

– Нормально, – безразличным голосом небрежно протянул тот.

– Ему все нормально, – Годено, махнув рукой в сторону своего напарника, снова посмотрел на Бореля.

– Вы же сами не так давно его хвалили.

– Кого, Жюля?

– Кофе.

– А-а. Ну так надо же было вас чем-то завлечь.

– Какая деликатность. После того, как вы меня засунули в свою машину и привезли на эту идиотскую квартиру.

– Никто вас никуда не засовывал. Сами сели. – Годено, чуть прищурив глаза, впился в Бореля холодным цепким взглядом и после того, как тот, не выдержав этот взгляд и как-то поникнув, опустил голову, понял, что пора кончать прелюдию и брать быка за рога. – Ну что ж, господин Борель, давайте, наконец, поставим все точки над «и» в нашем деле. Предупреждаю сразу: я буду говорить с вами предельно честно, открыто, без экивоков и... всяких там обходных маневров. Естественно, что взамен мы ожидаем от вас точно такой же откровенности и прямоты. При этом имейте в виду, вас никто ни к чему не принуждает. Если вы не согласны на подобный диалог, будем считать, что наша сегодняшняя встреча на этом подошла к концу, а в дальнейшем наше с вами общение будет продолжаться в несколько ином формате, режиме и...

– ...обстановке, – вставил Верней.

– Да, – подтвердил Годено. – Одним словом, прежде всего вам следует определиться, на каком вы, условно говоря, корабле. Либо с нами, либо с ними. Исходя из этого и будем строить наши взаимоотношения.

Борель пожал плечами:

– Я не понимаю, при чем здесь какие-то кора...

– Вот только дурачка из себя строить не надо. Ладно. Жака-простака... – сморщив гримасу, немного грубовато перебил его Верней.

– Действительно, – подхватил его напарник. – Это ведь может доказывать только одно. Что вы нас с Жюлем считаете за полных идиотов. А нам это было бы, знаете ли, немножко обидно.

Борель опустил глаза и после некоторой паузы тихо и не очень уверенно произнес:

– Я все равно... не очень хорошо понимаю...

Годено обменялся с Вернеем взглядом и вздохнул:

– Ладно, так и быть. Дадим вам еще несколько подсказок. Я думаю, на Страшном суде нам это зачтется. – Он засунул правую руку во внутренний карман пиджака, вытащил оттуда несколько небольших фотографий и, давая пояснения, стал небрежно бросать их одну за другой перед Борелем на стол. – Вот этот веселый молодец является установленным сотрудником русской разведки. Незадолго до его отъезда за