они добрались до грузового отсека, в чем я сомневаюсь, то как бы им удалось прикрепить буксир? К тому же чертова штука могла в любой момент взорваться. Помнишь 'Регалию'?

— Чейз, — сказал я, — поэтому Гейбу и понадобился второй пилот. Он взял с собой Кайбера. Чтобы попытаться привести его обратно!

Чейз все же сомневалась.

— Даже если привод в порядке, риск все равно дьявольски велик. Если что-нибудь выйдет из строя, например, во время прыжка... — Она покачала головой.

Освещение менялось: мы входили в зону раннего вечера, а уходивший к терминатору 'Корсариус' быстро таял в сумерках, сверкая в сгущающейся темноте. Я следил за ним до последнего момента, спрашивая себя, не ночная ли он фантазия, которая утром не оставляет после себя и следа.

Объект вошел в тень планеты, потемнел, но...

— Я еще вижу его, — сказала Чейз напряженным голосом. — Он светится. — Голос ее упал до шепота. — Откуда, черт возьми, взялся этот отраженный свет? Никаких лун нет.

Корабль светился устойчивым бледным сиянием. Я почувствовал, как по моему позвоночнику словно провели холодной, влажной ладонью.

— Ходовые огни. На нем горят ходовые огни.

Чейз кивнула.

— Наверное, это сделали люди с 'Тенандрома'. Интересно, зачем?

Я не мог в это поверить. Профессионалы, если это возможно, оставляют технические артефакты до окончания исследований в том виде, в каком они были найдены. А поднимались ли вообще люди с 'Тенандрома' на борт корабля?

Через час с небольшим мы последовали за 'Корсариусом' на ночную сторону. К тому времени он уже превратился в тусклую звездочку.

— С меня хватит, — заявила Чейз, вставая. — Пожалуй, нам следует внять совету Скотча и вернуться домой. В противном случае кто-то из нас должен все время находиться в рубке. Конечно, это смахивает на паранойю, зато я будут лучше себя чувствовать. Согласен?

— Ладно.

Я попытался сделать вид, что предложение Чейз меня забавляет, хотя на самом деле оно мне понравилось.

— Поскольку это твоя экспедиция, Алекс, тебе первому нести вахту. Я иду в каюту и попытаюсь немного соснуть. Если решишь отказаться от своей затеи, я не стану возражать. А пока будешь все обдумывать, следи за этой проклятой штукой.

Чейз вышла из рубки. Я слышал, как она ходит за стенкой, включает утилизатор, закрывает дверь, включает душ. Я радовался, что она там. Если бы ее не было, вряд ли я пошел бы дальше.

Я откинул спинку кресла, поправил подушки и закрыл глаза, продолжая думать об этом ископаемом, периодически приподнимаясь, чтобы посмотреть на ночное небо и убедиться, что оттуда к нам ничто не подкрадывается.

Через час я отказался от попыток уснуть и включил комический монолог из записей библиотеки. Юмор мне не очень понравился, однако номер был легким, энергичным, с меткими фразами и прерывался смехом аудитории. Вот чего не отнимешь у комедии, даже когда она слабая, — она вселяет ощущение безопасности.

В конце концов рубка куда-то уплыла от меня. Я смутно ощущал абсолютную тишину в жилом отсеке, значит, Чейз уснула, и я в некотором смысле остался один. Время от времени на приборной панели вспыхивали огоньки. Когда я очнулся, все еще было темно, а Чейз опять сидела в кресле пилота. Пока я спал, она накрыла меня пледом.

— Как у нас дела? — спросил я.

— Порядок.

— О чем ты думаешь?

В ее глазах отражались огоньки приборов. Я слышал ее дыхание, оно было одним целым с гудением и свистками компьютеров, случайным потрескиванием металлических стенок, протестующих против небольших поправок курса или изменения скорости, и с тысячью других звуков, которые слышны среди звезд.

— Я все думаю, — сказала Чейз, — о старой легенде, согласно которой Сим вернется в тот момент, когда Конфедерация будет нуждаться в нем особенно остро.

Она смотрела в иллюминатор.

— Где он? — спросил я.

— За горизонтом планеты. Сканеры не смогут поймать его еще несколько часов. Между прочим, через двадцать минут наступит рассвет.

— Вчера вечером ты сказала, что нам следует оставить его в покое. Ты и в самом деле так думаешь?

— Если честно, Алекс, то да. Меня тошнит от всего этого. Проклятая штука не должна быть здесь. Наверное, люди с 'Тенандрома' среагировали на нее так же, как и мы. То есть, они приблизились к нему, поднялись на борт, а потом отошли, улетели домой и заставили всех хранить молчание. Почему? Почему, во имя Господа, они это сделали?

— Уйти сейчас, — сказал я, — значит, лишиться сна.

— Возможно, из ситуации нет выхода. Из того, что ты рассказал мне о Скотте, ясно одно: он стал одержимым. Не случится ли с нами то же самое после того, как завтра мы поднимемся на его борт?

Чейз сменила позу и вытянула длинные ноги (очень красивые в бледно-зеленом свете от приборов!):

— Если бы я могла стереть из памяти этот корабль, забыть все, уничтожить записи, улететь куда- нибудь и никогда не возвращаться, то, наверное, я бы на это пошла. Вон та штука, не знаю, что это такое, или как это может быть тем, чем кажется, она чужая в этом небе, в любом небе. Я не хочу иметь с ней ничего общего.

Чейз нажала несколько клавиш, и на мониторе развернулось записанное изображение корабля Сима. Она дала дополнительное увеличение. Конечно, он был темным. Но выглядел таким же настороженным и смертоносным, как и в программах, изображавших налет на Волчки или бой у Ригеля.

— Сегодня ночью я читала его книгу, — сказала Чейз.

— 'Человек и Олимпиец'?

— Да. Сим сложный человек. Не могу сказать, что всегда с ним согласна, но он умеет навязать свою позицию. Например, он довольно яростно обрушивается на Сократа.

— Знаю. Сократ не принадлежит к числу его любимцев.

Ее губы дрогнули в мимолетной улыбке.

— Этот человек не уважал никого.

— Его критики тоже так считали. Сим, разумеется, заклеймил и их тоже, во второй книге, которую не закончил при жизни. 'У критиков все преимущества, — сказал он однажды, — потому что они ждут, пока ты умрешь, и тогда за ними остается последнее слово'.

— Жаль. — Чейз откинулась на спинку кресла и заложила руки за голову. — В школах никогда не рассказывают об этой стороне его характера. Тот Кристофер Сим, с которым знакомятся дети, выглядит безупречным, склонным к проповедничеству и неприступным. — Чейз нахмурилась. — Интересно, что бы он сделал с этим кораблем?

— Он бы поднялся на борт. А если бы не смог, подождал бы, пока не появятся дополнительные данные, и во время этого ожидания нашел бы, о чем подумать.

Корпус 'Корсариуса' был местами обожжен и изъеден коррозией. Из-за периодической замены листов обшивки он казался покрытым заплатами. Навигационные и коммуникационные модули исполосованы шрамами, защитные экраны в хвостовой части покороблены, а кожух двигателей отсутствовал.

— Тем не менее, — заметила Чейз, — я не вижу крупных повреждений. Правда, есть одна странность.

Мы подходили к кораблю в капсуле 'Кентавра'. Здесь было довольно тесно, ведь капсула — не более, чем пузырь из пластмассы с несколькими двигателями.