на Фелисию за то, что она спровоцировала его. Но он также знал, что все равно хочет на ней жениться.

Он присел на край кровати.

– У меня нет интимных отношений с Гилламом, – тихо сказал он. – Ты заблуждаешься на этот счет.

– Значит, тебе хочется, чтобы они были. Это не менее отвратительно. Даже, может быть, еще хуже.

Потому что из-за того, что их нет, ты начинаешь меня ненавидеть, а если бы между вами что-то было, ты бы мог относиться ко мне иначе. Он эрудирован, остроумен, полон интересных идей – и конечно, он считает тебя гением, и это чистая правда, и постоянно говорит тебе об этом, что весьма разумно с его стороны. Я думаю, мне еще повезло, что он – не какая-нибудь расчетливая длинноногая студенточка с длинными белокурыми волосами, помешанная на театре, верно? Хотя, может быть, я ошибаюсь… Нет, не хмурься, пожалуйста, Робби. Мы можем хотя бы раз поговорить с тобой начистоту, даже если потом больше не будем возвращаться к этому разговору. Твоя проблема в том, дорогой, что на самом деле мужчины вовсе не привлекают тебя. Физически, во всяком случае. О, после Голливуда у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я знаю, что права. В какой-то мере об этом можно пожалеть.

– Ну, конечно, мужчины не привлекают меня, помилуй Бог! И в Голливуде не произошло ничего такого, чтобы настроить тебя на подобный ход мыслей.

– Мы оба знаем, что это не так, и не смотри на меня взглядом Отелло, пожалуйста. Ты уже и так разбил мне голову. Конечно, тебе это сойдет с рук, но я не знаю, смог бы ты оправдаться, если бы задушил меня шарфом или подушкой.

Фелисия глубоко затянулась. Рана у нее на лбу перестала кровоточить. Теперь она выглядела ужасно – длинная глубокая царапина, казавшаяся почти неприличной на таком красивом лице. Синяк на щеке тоже распух, став из желтого лиловым, будто персик, который начал портиться. Рука у Вейна ныла. Он испортил внешность своей партнерше настолько, что в роли леди Макбет ее придется заменить дублершей, а сам он, вероятно, не сможет сыграть сцену битвы в конце «Макбета» из-за травмы руки. Он вполне может пойти в театр и повесить объявление об отмене спектакля. Повторяется ситуация как в Сан-Франциско – подрыв профессиональной репутации и банкротство, только на этот раз вся вина лежит на нем.

– Бедный Робби, – продолжала Фелисия, почти не глядя на него. – Чертовски жаль, что ты не получил удовольствия. Я хочу сказать, если бы тебе понравилось бить меня, то все было бы не зря. Для тебя, во всяком случае.

– Оставь эту тему, пожалуйста. Я хочу наладить нашу жизнь, Лисия. Если бы я мог вернуться к тому положению вещей, какое было между нами, я бы это сделал. Но ни для тебя, ни для меня это невозможно, так что нам надо идти вперед.

– И куда же?

– Для начала в Лондон. Мы проведем некоторое время вместе. Для разнообразия сделаем перерыв в работе, или будем работать понемногу. Тоби возьмет гастроли на себя. Он раньше играл «Макбета». Играл все роли.

– Но зрители хотят видеть тебя, Робби. И меня.

– Да, но им придется довольствоваться Тоби. Ну, продадим меньше билетов, Бинки Боумонт получит меньше денег, но это же не конец света, верно? Для начала мы переедем из «Савойя» на квартиру. Мы не можем провести остаток наших дней в гостиницах. Нам нужно пустить корни, найти собственное место, где мы могли бы жить, как все люди. Ты увидишь – все изменится к лучшему.

Несмотря на боль от ушиба, Фелисия была теперь сдержана и рассудительна. Вейн взял ее за руку, чтобы успокоить ее и в той же степени себя.

– Я не хочу прерывать гастроли, – сказала она. – Об этом не может быть и речи.

– Мне кажется, тебе придется это сделать.

– Нет. Мы скажем, что я споткнулась в темноте.

– Никто в это не поверит.

– Мне безразлично. Нам надо репетировать. Как бы ни был отвратителен твой друг Пентекост, он не дурак. Ты играешь хуже, чем можешь.

Вейн кивнул. Во многих отношениях, подумал он, Фелисия обладала большим мужеством, чем он, или, возможно, более сильным чувством самосохранения, потому что она точно знала, когда остановиться, как далеко она может зайти и что сказать, чтобы, пусть и временно, наладить их отношения.

У него тоже было желание продолжать гастроли, сделать хорошую мину при плохой игре, «действовать несмотря ни на что», как говорили сейчас, но его беспокоило, сможет ли Фелисия это выдержать. Доктор Фогель еще много месяцев назад в Калифорнии предупреждал его быть осторожным, не слишком доверять ее оценке собственных сил. Но если она была намерена продолжать, то нельзя было ее остановить без того, чтобы не спровоцировать новый кризис. К тому же он сам хотел продолжать гастроли.

– Понимаешь, Гиллам отметил то, о чем я даже не задумывался. Большинство актеров не справляются с ролью Макбета, потому что он не растет. После того, как он убивает Дункана, он становится меньше и меньше, как будто преступления пожирают его, понимаешь? Будто в течение трех актов Макбет «сжимается», пока наконец тихо не исчезает из пьесы. Поэтому общая тенденция заключалась в том, чтобы сыграть во всю силу первый и второй акты, потому что там находятся все лучшие сцены. Мне кажется, я могу все изменить – дать публике Макбета, который растет… Попробуем, как ты думаешь?

– Если ты хочешь, дорогой.

Фелисию не интересовала теория, он это знал. Сцена для нее была жизнью, чем-то таким, во что можно окунуться и жить. Но Вейн понимал, что вложив всю энергию в сцены последних трех актов, которые большинство шекспировских актеров упускали, он сместит акцент пьесы, заставив его проявиться позднее, после того, как леди Макбет более или менее уйдет в свое безумие.

Может быть, ему не удастся полюбить Макбета, как советовал ему Филип Чагрин, но он может по крайней мере вернуть себе пьесу и сделать ее своей.

В дверь постучали.