сносный финал. Как кончил Дон Хуан Тенорио? Почему до сих пор бродит по миру? — Он не стал ждать ответа. Встал, подошел к письменному столу и схватил стопку листов. Когда он возвращался назад, по смуглой щеке его скатилась слеза. — Простите мое волнение, но ведь это и моя история тоже.

— История беса, согласившегося сыграть роль комедийного слуги. Удобный и известный прием — иначе пьеса свелась бы к монологам главного героя, что театру противопоказано.

— Пусть так. Но признайте: если верить тексту, мне не откажешь в изрядном уме — я личность весьма примечательная. Мой хозяин всегда проявлял в этом смысле большой такт и никогда не забывал, что мы вместе учились в Саламанке.

Он откинул голову назад и отер слезы тыльной стороной ладони.

— Вы позволите мне прочесть рукопись?

— Здесь вы у себя дома.

— Знаете, мне это просто необходимо. А вы, надеюсь, не без удовольствия послушаете.

— Так вы собираетесь читать вслух?

— Не волнуйтесь. Я превосходный чтец, а уж стихи — то как декламирую! Когда на хозяина накатывает печаль, я читаю ему Гонгору… Гонгора возвращает его в годы молодости. Мой хозяин в двадцать лет слыл пылким поклонником авангардной поэзии.

Он выпил и приступил к чтению. Первые страницы Лепорелло читал сидя. Но скоро встал и начал расхаживать по комнате. Он читал артистично, менял голос в диалогах, воспроизводил жесты и движения, как они были описаны в тексте, или придумывал их, когда текст подробностями пренебрегал.

— Кто бы мог подумать, не правда ли?

Я поднял отяжелевшие веки.

— О чем вы?

— Что мой хозяин так начинал.

Лепорелло закончил чтение и с великой тщательностью складывал листы бумаги в стопку. Потом вытащил ручку и принялся проставлять номера страниц. Я свернул сигарету и закурил. Лепорелло, не произнеся ни слова, протянул в мою сторону руку, и я вложил в нее сигарету.

— Зажгите, сделайте милость.

Мы молча курили. Но и сигарета не помешала мне снова задремать.

— Прямо не знаю, что с вами делать, друг мой. В вас нет ни капли интеллектуального любопытства, да и обычного человеческого маловато. А уж если что — то и начинает вас занимать, то не трансцендентальные темы, а какие — то мелочи. У вас склад ума деревенской кумушки, единственное, что вас по — настоящему волнует, это вопрос: на самом ли деле мой хозяин — Дон Хуан, а я — бес. И не посмеялись ли мы над вами. Да какое, друг мой, это имеет значение, когда события приняли такой оборот? Любая старуха из вашего родного городка не стерпела бы и кое о чем меня спросила. — Он положил стопку старательно сложенных листов на рояль и придавил их лампой. — Вот вы называете себя журналистом. Но разве даже самый лучший из ваших коллег не отдал бы все на свете за возможность взять интервью у моего хозяина? Да вы только представьте! Десять страниц в “Пари — матч” — текст и фотографии. А какие заголовки! Хотите сделать такой репортаж? С фотографиями я вам посодействую.

— Мне это неинтересно.

— Просто у вас все равно ничего не получилось бы… Мой хозяин не дает интервью. Он не чета всем этим киноактерам и принцессам, которые выходят замуж за колбасников. Но я — то, я — то мог бы кое о чем порассказать, даже рискуя получить потом взбучку. Ведь именно скрытность моего хозяина, это его упрямое нежелание говорить о себе самом, породили массу кривотолков.

— Иначе говоря, вы желаете, чтобы интервью я взял у вас. Вы желаете попасть на разворот в “Пари — матч”.

Он скорчил гримасу, которая при некоторой натяжке могла бы сойти за улыбку.

— Разумеется. Ну скажите, что больше всего нравится слугам? Конечно, посудачить о хозяевах. Кое — чем я, правда, от них отличаюсь: я никогда не стану болтать о мелочах, о ничтожных пороках. Но тут, по чести говоря, моей заслуги нет: просто я никогда таковых за моим хозяином не замечал. Он велик. Он всегда брал только самые высокие ноты, скажем соль мажор.

Лепорелло поднял крышку рояля и несколько раз ударил по какой — то клавише. Хотя я не могу сказать с точностью, существует ли на рояле соль мажор и ее ли он нажимал.

— Скажем, публику больше всего должна заинтересовать любовная техника Дон Хуана. Особенно женщин. Но вот ведь незадача: именно тут поэты и ошибались. Надо заметить, что в этом смысле он вовсе не похож на испанца. Он никогда не старается ускорить дело, и нет ничего более ему противного, чем наспех, кое — как состряпанная работа — в духе Лопе де Вега. Мой хозяин тщательно примеривается — и всегда попадает в цель. Вы же сами видели: это человек медлительный, уравновешенный; как вам известно, на осаду Сони он потратил два долгих месяца… Хотя это вовсе не значит, что он с каждой возился по стольку; правда, некоторые отнимали времени и поболе. Но дело — то собственно не в затраченном времени. Одна из ошибок Тирсо заключалась вот в этой фразе: “Как долго ты мне ее доверял!”, но ошибка неизбежна, потому что Тирсо хотел сделать из легенды о моем хозяине назидательную историю, и нужно было подвести дело к финальному раскаянию. Но Дон Хуан никогда не помышлял о раскаянии, в том числе потому, что раскаивался каждодневно и вынужден был каждодневно бороться с раскаянием…

— Вы начали говорить о технике…

Глаза его радостно заблестели.

— Ах да! Техника! Вам нравится бой быков?

— Да, но при чем здесь бой быков?

— А вы знаете в нем толк?

— Надеюсь.

— Приемы Дон Хуана сродни искусству великого тореро. А великий тореро, гениальный тореро — этот вовсе не тот, кто изобретает всякие ребяческие фокусы, не тот, кто ведет бой долго или, напротив, умеет закончить его мгновенно. Дело не в строгости стиля и не в том, любит он или нет украшательства. Великим можно считать лишь тореро, который понимает особенность, неповторимость каждого быка, необходимость подбирать к каждому уникальный подход. Подход не может быть случайным, но только таким, какого требует этот вот бык. Бык — не слепая и безымянная сила, это тоже своего рода индивидуальность, как и всякий человек. Поэтому у каждого быка есть свое имя. Великий тореро, едва взглянув на быка, уже знает, как надо встретить его, как дразнить плащом, сколько раз уколоть и с какой силой, сколько бандерилий и каких понадобится, сколько взмахов мулетой и мулетой какого образца. Иными словами, для великого тореро не существует общей техники, которую можно применять ко всем животным без разбора, у него есть точная техника, рассчитанная на единственного быка. Если такая техника найдена, и ею умело воспользуются, бой будет доведен до конца, бык покорится, опустит загривок и будет убит одним ударом.