— Должен согласиться с вами, — сказал Ганн. — Наши инженеры тщательно изучили его внутреннее устройство и пришли к выводу, что отель спроектирован неправильно и не выдержит сильного шторма.

— Что привело вас к такому выводу? — с невинным видом спросил Йегер.

Ганн встал и склонился над столом. Он развернул чертеж системы якорных канатов, при помощи которых плавучий отель закрепляли на мертвых якорях, роль которых играли вколоченные в дно сваи. Он указал концом карандаша то место, где канаты подходили к громадным креплениям, расположенным под нижними ярусами судна-отеля.

— Сильный ураган способен сорвать его с якорей.

— Согласно спецификации, конструкция отеля способна противостоять ветрам со скоростями до ста пятидесяти миль в час, — заметил Йегер.

— Только не тем ветрам, о которых мы говорим, — возразил Сэндекер. — Ведь отель стоит на якорях в море, а не покоится на твердой земле. Он окажется игрушкой высоких волн, а на мелководье волнение обычно усиливается. Волны разобьют это сооружение в щепки, вместе со всеми пассажирами и обслуживающим персоналом.

— Но неужели архитекторы не приняли ничего этого во внимание? — спросил Йегер.

Сэндекер нахмурился.

— Мы указали им на проблему, но основатель курортной корпорации, он же владелец отеля, проигнорировал все наши предупреждения.

— Ему достаточно было того, что международная группа морских инженеров объявила его отель безопасным, — добавил Ганн. — А поскольку Соединенные Штаты не имеют юрисдикции над иностранными предприятиями, мы никак не могли вмешаться в его строительство.

Сэндекер вложил спецификации и чертежи обратно в папку и закрыл ее.

— Будем надеяться, что ураган, который формируется сейчас у Западной Африки, обойдет отель стороной или, может быть, не сумеет вырасти до пятой категории, где скорость ветра превышает сто пятьдесят миль в час.

— Я уже связался с капитаном Барнумом, — сказал Ганн. — Он сейчас обеспечивает работу подводной лаборатории «Рыбы» неподалеку от «Океанского скитальца». Они занимаются исследованием кораллов. Я велел ему обращать особое внимание на любые штормовые предупреждения, чтобы не оказаться ненароком на пути какого-нибудь приближающегося урагана.

— Наш центр в Ки-Уэсте как раз сейчас следит за формированием одного из них, — сказал Йегер.

— Держите меня в курсе, — попросил Сэндекер. — Нам сейчас меньше всего нужна двойная катастрофа.

Вернувшись к своему рабочему месту, Йегер увидел, что на панели мигает зеленый огонек. Он сел за компьютер и набрал команду. Вновь появилась Макс и одновременно снизу из-под пола поднялась обросшая кораллами ваза.

Когда изображение Макс полностью сформировалось, Йегер спросил:

— Ты проанализировала вазу?

— Да, — без колебаний ответила Макс.

— Что же ты обнаружила?

— Люди на «Морской фее» не слишком старались, очищая эту штуку от наростов, — пожаловалась Макс. — На поверхности остался слой известкового осадка. Они даже не позаботились почистить ее внутри. Там по-прежнему все заполнено отложениями. Чтобы хоть что-то понять, мне пришлось применить все мыслимые методы получения изображений. Метод магнитного резонанса, цифровой рентген, трехмерный лазерный сканер и импульсно сопряженные нейронные сети — все для того, чтобы получить приличное сегментное изображение.

— Избавь меня от технических деталей, — терпеливо вздохнул Йегер. — Что в результате?

— Начнем с того, что это не ваза. Это амфора, так как на горлышке у нее имеются небольшие ручки. Ее отлили из бронзы в середине или в конце бронзового века.

— Значит, она старая.

— Очень старая, — уверенно произнесла Макс.

— Ты уверена?

— Разве я когда-нибудь ошибалась?

— Нет, — согласился Йегер. — Признаю, ты меня никогда не подводила.

— Тогда поверь мне и на этот раз. Я провела весьма тщательный химический анализ металла, из которого она изготовлена. Придавать меди дополнительную твердость начали примерно за тридцать пять веков до начала нашей эры. Тогда медь обогащали мышьяком. Единственной проблемой было то, что тогдашние рудокопы и медники умирали молодыми от отравления парами мышьяка. Значительно позже, уже после двадцать второго века до нашей эры, было обнаружено, что если смешать девяносто процентов меди и десять процентов олова, то получится очень прочный и долговечный сплав. По всей видимости, обнаружили это случайно. Это и стало началом бронзового века. К счастью, большие запасы меди имелись и в Европе, и на Среднем Востоке. Но вот олово в природе встречается довольно редко, да и найти его гораздо труднее.

— Значит, олово было дорогим товаром.

— В то время да. Торговцы оловом ездили по всему древнему миру. Они покупали олово на шахтах и продавали тем, кто работал в кузницах. Бронза породила весьма развитую экономику и сделала многие знаменитые древние состояния. Ковали все: от оружия — бронзовые наконечники копий, ножи и мечи — до ожерелий, браслетов, поясов и булавок для дам. Бронзовые топоры и стамески привели к быстрому развитию искусства деревообработки. Ремесленники начали отливать горшки, вазы и кувшины. Если рассматривать историческую перспективу, бронзовый век сильно продвинул цивилизацию вперед.

— Так что можно сказать о нашей амфоре?

— Она была отлита между тысяча двухсотым и тысяча сотым годами до нашей эры. И, если тебе интересно, при отливке был применен способ литья по выплавляемой модели.

Йегер выпрямился в кресле:

— Это значит, что ей больше трех тысяч лет.

Макс саркастически улыбнулась:

— Ты очень проницателен.

— Где ее отлили?

— Ее отлили древние кельты в Галлии, точнее в районе, известном как Египет.

— Египет… — скептически повторил Йегер.

— Три тысячи лет назад землю фараонов не называли Египтом, скорее уж это была страна Л-Кхем или Кеми. Только Александр Великий, пройдя и завоевав эту страну, назвал ее Египтом. Он руководствовался при этом описаниями из «Илиады» Гомера.

— Я не знал, что тогда уже существовали кельты, — заметил Йегер.

— Кельты представляли собой группу слабо связанных между собой племен, которые занимались торговлей и искусством еще за две тысячи лет до нашей эры.

— Но ты сказала, что эта амфора сделана в Галлии. При чем же тут кельты?

— Вторгшиеся римляне назвали кельтские земли Галлией, — объяснила Макс. — Мой анализ показал, что медь была получена из шахт возле Хальштатта в теперешней Австрии, а олово — из Корнуолла в Англии. Но художественный стиль изделия указывает на одно из кельтских племен юго-западной Франции. Фигуры по внешнему диаметру амфоры почти точно соответствуют фигурам на котле, который один французский фермер откопал в 1972 году.

— Похоже, ты можешь назвать мне имя мастера, отлившего амфору.

Макс наградила Йегера ледяным взглядом.

— Ты не просил копаться в генеалогических записях.

Йегер задумался, впитывая услышанное.

— Есть идеи, как могла вещь бронзового века, изготовленная в Галлии, оказаться в коралловой