Зал с ярким, а не приглушенным, как обычно, освещением был довольно просторен, разделен, как на корабле, лакированными деревянными перегородками и меблирован светлыми столами и стульями из канадской сосны.

Но различие состояло в другом. Скажем, открытая дверь в глубине являла глазам настоящую семейную кухню, где орудовала жена Чарли, как раз собиравшаяся усадить детей за стол.

Если бы кто-нибудь из посетителей захотел поесть, ему предложили бы не сосиски или сандвич, а настоящий домашний обед с супом.

Бывали в баре только завсегдатаи, приятели хозяина, и Чарли не приходилось осведомляться, что они будут пить. Он не обслуживал, а как бы угощал, знал их жизнь, семью, заботы.

А приезжий смотрел на все рыбьими глазами, словно в этом нет ничего особенного.

— Вы из Канады? — с вызовом в голосе полюбопытствовал Чарли.

С равным успехом он мог бы бросить камень в воду.

Но от камня, брошенного в воду, хотя бы расходятся круги, а этот тип бровью не повел, словно глухой: Чарли даже удостоверился, нет ли у него в ухе слухового аппарата.

Задетый за живое, он не отставал:

— Что-нибудь с машиной?

Тут незнакомец раскрыл наконец рот. Но лишь затем, чтобы равнодушно отозваться:

— Я приехал не на машине.

Казалось, он нарочно старается выглядеть неприятным, отталкивающим человеком. Чарли, видавший всякого рода людей, которые проезжают через город или останавливаются в нем, тщетно пытался определить, к какому сорту людей отнести чужака.

Судя по внешнему виду, он был из тех, кто ходит по домам, предлагая патентованные щетки и пылесосы.

Низенький, не столько толстый, сколько жирный, он, казалось, разменял уже пятый десяток; некоторая неухоженность в его облике наводила на мысль о том, что перед вами холостяк. Пальцы правой руки, в которых он держал сигарету, пожелтели от табака, а полукруг такого же цвета под нижней губой доказывал, что он всегда докуривает до самого конца.

Одет он был как житель большого города — светло-синий костюм, черные ботинки, слишком легкие для здешних мест. Заношенное демисезонное пальто цвета оконной замазки тоже мало подходило для зимы на Севере.

В баре было восемь человек, и всем не терпелось возобновить прерванный разговор. Почему же они не решались на это, в замешательстве поглядывая на чужака? Первым нарушил молчание опять Юго: он наклонился к соседу и начал втолковывать:

— Мы у нас в краях…

Так всегда: стоит ему набраться, и он на своем невразумительном английском начинает вспоминать родные горы, расположенные где-то там, на востоке Европы.

Юго не слушали. Да ему это было и не нужно. Время от времени он поворачивался к Чарли, делал знак — долей! — и залпом, без содовой, проглатывал виски.

Музыка смолкла, и Чарли, как всегда во время последних известий, включил приемничек, пристроенный между бутылками. Джеф Саундерс, штукатур, и Пинки возобновили партию в кости.

— Бывали у нас в городе?

Чарли злился на себя за то, что делает столько авансов, но удержаться не мог. Любопытство мучило его, как ребенка. А ведь он был человек с опытом, не какой-нибудь там вчерашний иммигрант вроде Юго или поляков и латышей, работавших на кожевенном заводе и посещавших «Погребок», где слышалась речь на всех языках.

Фамилия его была Моджо, родился он в Бруклине и никогда не видел Неаполя, откуда приехал его дед.

Начал Чарли рассыльным в зеленном магазине и, до того как обзавестись собственным делом, поработал барменом во многих городах — Детройте, Чикаго, Цинциннати.

Он затруднился бы сказать, где встречал людей, подобных человеку, заглянувшему сегодня в бар, но приезжий ему определенно кого-то напоминал. Чарли слушал радио ив то же время украдкой наблюдал за неизвестным.

Он заметил, что у того нет обручального кольца, а поношенная рубашка не менялась уже несколько дней — Номер в гостинице сняли?

— Пока нет.

— Может, и не достанете.

Это, видимо, не встревожило незнакомца; он тоже изучающе осматривал посетителей — одного за другим.

Радио передавало последние известия: речь какого-то политика, забастовки, ураган, опустошающий в эти минуты равнины Среднего Запада и уже унесший двадцать две жизни.

Затем радиостанция в Кале, что милях в шестидесяти от города, перешла к местным новостям:

«Труп Мортона Прайса, фермера из Сент-Джон оф Лейк, обнаружен в его пикапе, опрокинувшемся в придорожный кювет».

Все навострили уши: на этот раз речь шла об их краях, и фамилия погибшего была знакома каждому. Мортона Прайса застрелили за рулем его машины: пуля прошила ему правую сторону груди. Произошло это чуть позже полудня, когда фермер выехал из Кале, куда явился за покупками.

Дорогу домой он выбрал самую короткую — шоссе вдоль озера, на котором его и нашли два часа спустя; заправщик на бензоколонке видел, как Прайс в своем пикапе ехал мимо с каким-то неизвестным.

— Еще пива? — с улыбкой спросил Чарли.

— Захочу — сам скажу.

— Как вам угодно.

.Заговор составился тут же. Этого не заметил только Юго, не умолкавший ни на минуту. Посетители и хозяин, обменявшись выразительными взглядами, принялись посматривать в сторону незнакомца.

Прайса убили милях в сорока от города, и радио предупредило, что преступник, вероятно, попробует удрать на попутных машинах.

На стене, рядом со стойкой, висел телефон, но воспользоваться им в сложившейся обстановке было совершенно невозможно.

— Пойду-ка домой обедать, — объявил Джеф с многозначительной миной.

— Погоди минутку: мой черед угощать.

Чарли хотелось провернуть дело самому. Разлив виски по стаканам, он направился в кухню и на некоторое время исчез из виду.

В доме был черный ход, который вел в переулок, но Чарли явно им не воспользовался — он отсутствовал слишком недолго.

В таких обстоятельствах естественным тоном не очень-то поговоришь. К счастью, рядом играли в кости и можно было сделать вид, что наблюдаешь за игрой.

Не послал ли он с поручением сынишку? Вполне вероятно. Кроме того, он наверняка принес из спальни револьвер: его белый передник заметно оттопырился.

Вид у него теперь был довольный, он даже насвистывал.

— Сдается, вы и теперь не хотите позволить мне угостить вас для первого знакомства?

Чарли сказал это не без опаски: незнакомец пристально смотрел на него, и бармен ничего не видел, кроме его больших темных глаз. Неужели чужак сообразил, зачем Чарли ходил на кухню? Его мясистые красные губы сложились в странную гримасу — насмешливую и презрительную одновременно.

— Если уж так настаиваете, налейте мне пива. Но я вас ни о чем не просил. Я никого ни о чем не прошу.

— Даже показать дорогу?

Чарли тут же струхнул: не слишком ли определенно поставлен вопрос, не слишком ли прозрачный получился намек?