особенно оживленно.
Эти богатые фермеры редко появляются на людях, а уж в барах — почти никогда, предпочитая встречаться в своем клубе, каменном здании напротив городского сада. Зимой, когда их угодья покрыты снегом, они уезжают на солнце — во Флориду или Калифорнию.
На улице, где живет Чарли, находятся, во-первых, его бар, затем, прямо напротив, бильярдная — мрачный, не очень опрятный зал с почерневшими картинами на стенах; из-за них вид у помещения еще более сомнительный.
Через несколько домов — лавка старьевщика, ссужающего деньги под заклад. Он — один из немногих городских евреев. В одной витрине выставлены ружья и фотоаппараты с бору по сосенке, в другой — бижутерия; сама лавка завалена старыми чемоданами и саквояжами.
На той же улице располагаются меблированные комнаты Элинор Адаме и в самом конце, чуть в глубине, кинотеатрик, тоже не такой, как обычно: невзрачный, с соблазнительными афишами неизменно сексуального содержания. Чарли в него не ходит. Есть там еще склад похоронного бюро, столярная мастерская и павильон аттракционов, набитый автоматами; за несколько никелей можно загнать полдюжины шаров в лунки, пострелять из пулемета по картонным кораблям, сыграть партию в автоматический бейсбол или записать свой голос на пластинку.
Так вот, приезжий разобрался во всем этом. Заранее знал, что он здесь найдет, и пришел прямо сюда, не задерживаясь на Главной улице и ни у кого не спрашивая дорогу.
Накануне Чарли, может быть, и ошибся. Слишком поторопился. Поддался общему настроению. Тем не менее он готов поставить десять против одного, что приезжий все равно остановится у мамаши Адаме.
Зато подробности того, что произошло у шерифа, Чарли узнал только в одиннадцать утра. Звонить Бруксу он не стал — был слишком обижен, но тот в конце концов сам вошел в бар через черный ход, когда хозяин, выстроив бутылки на стойке, принялся наводить блеск на зеркальные полки.
Кеннет Брукс — мужчина шести футов росту и соответственной комплекции, любит ходить в расстегнутом пиджаке, выставляя напоказ серебряную звезду[7], приколотую зимой к жилету, летом — к рубашке, и не снимает с пояса револьвер самого крупного калибра. Жена у него болеет, и живется ему нелегко. Когда Брукс не в настроении, он заворачивает к Чарли пропустить стаканчик — преимущественно по утрам: в это время в баре либо вообще никого, либо одни завсегдатаи.
Сегодня они дуются друг на друга, и Брукс, сдвинув шляпу на затылок, лишь ворчливо бросает:
— Привет!
— Привет! — отвечает Чарли, который в нормальной обстановке, по давно заведенному обычаю, придвинул бы шерифу стакан — пусть нальет себе выпить, хотя по закону бар еще должен быть закрыт.
Кеннет с минуту расхаживает вдоль стойки, потом принимается вертеть бутылки и вздыхает:
— Ну и ночку ты мне устроил, Чарли! Век не забуду.
— А ты мне — рекламу что надо! Прикатил с включенной сиреной и револьвером наизготовку, как в гангстерском фильме.
— Будь это убийца, дело могло бы стать опасным.
— А он оказался безобидным честным парнем, так, что ли?
— Почем я знаю, кто он?
Откровенно говоря, обоим было малость стыдно, и они украдкой сконфуженно поглядывают друг на друга.
Да и впоследствии они постараются пореже вспоминать о сегодняшнем разговоре. До того, как заглянуть в бар, Брукс приготовил завтрак жене — она опять слегла, что отнюдь не улучшило его настроения. Потом он прибрался. Они живут над офисом шерифа, и как раз под их спальней расположены две арестантские, забранные черными решетками и обычно пустующие.
— Во всяком случае, личность он не из приятных, и я буду рад, если он обоснуется не у нас.
— Он что, собирается осесть в городе?
— Не знаю. Спросил у меня только адрес какой-нибудь меблирашки в этом квартале, словно заранее был уверен, что такая существует.
— Ты послал его к Элинор?
— Да, к ней.
Итак, Чарли не ошибся. Это было ему приятно, и он пододвинул к шерифу стакан.
— Кто он?
— Не знаю. Я спросил, как его зовут: он ответил — Джастин Уорд; а когда я стал добиваться, настоящее ли это имя, он сказал, что имеет право называть себя, как ему вздумается.
Я попробовал выспросить, откуда он приехал; он ответил, что, будучи гражданином Соединенных Штатов, по Конституции не обязан отчитываться в своих передвижениях.
— Вызвать адвоката не потребовал?
— Ему адвокат не нужен: он знает законы получше, чем я, да и любой в нашем городе. Не успел войти ко мне в офис, как сразу заявил, что последовал за мной добровольно и — опять-таки добровольно — ответит на те вопросы, какие сочтет уместными. Потом попросил стакан воды и устроился в кресле. Как назло, жена несколько раз стучала в потолок, и мне приходилось подниматься к ней — то дай ей попить, то одеяло поправь, то окно приоткрой — словом, обычная история.
Он спокойно ждал, не показывая виду, что потешается надо мной. Ну и тип! Ты ни за что не угадаешь, сколько у него в кармане. Без малого пять тысяч долларов!
И не в бумажнике, а навалом, перетянутые резинкой.
«Чьи деньги?» — спрашиваю я.
«Мои, коль скоро не доказано противное», — отрезает он и вытаскивает из кармана сигарету.
Я проверяю номера кредиток по последним сводкам о кражах, проверил список лиц, на которых объявлен розыск. Он смотрит на меня вежливо, внимательно, ни капельки не смущаясь.
«Я полагаю, вы возьмете у меня отпечатки пальцев и пошлете их в Вашингтон?»
— Ты их взял?
— Да. Ответ придет завтра.
— И будет отрицательным.
— Знаю. Он ни разу не улыбнулся и не занервничал.
Я спрашиваю:
«Откуда приехали?»
«С юга».
«Из какого города?»
«Вас интересует, из какого города я выехал утром?»
«Хотя бы это».
«Из Портленда[8]. Вы, разумеется, хотите знать и название гостиницы, где я ночевал?»
«Если вас не затруднит».
Я делаю знак Бриггсу, моему заместителю, — давай на соседний телефон, проверь правильность сведений.
«Из Портленда уехали автобусом?»
«Нет. Добрался на машине до Бангора[9], позавтракал там в ресторане, что рядом с муниципалитетом».
«Взяли машину напрокат?»
«Нет, сел в попутную».
«Короче, добирались с помощью автостопа?»
«Подвернулась оказия».
«А после Бангора?»
«Опять попутной. Машина, которая подвезла меня утром, — старый Понтиак», принадлежит канадцу из Нью-Брансуика[10], номерной знак канадский, цвет