Пока комиссару трудно было сказать о нем что-то определенное. Безусловно, парень умный, о чем свидетельствуют некоторые реплики, но вместе с тем было в нем и что-то наивное.

Как можно судить о человеке, который измучен, издерган? Но странностей в нем много.

Если он не убивал своей жены и действительно хотел бежать в Бельгию или куда-нибудь еще, то это объясняло его полное смятение, а не клаустрофобию, на которую он намекал.

По-видимому, черный пол, красные стены и потолок и белая мебель — это его идея. Все это в результате создавало впечатление, что пол вот-вот разверзнется, стены разойдутся, а комод, диван, стол и стулья, словно сделанные из папье-маше, взлетят в воздух.

А разве он сам не казался вымышленным? Мегрэ представил себе лицо прокурора или судебного следователя Камю, когда б услышали они то, что говорил молодой человек в кафе «Ла-Мот-Пике». Любопытно было бы узнать мнение о нем доктора Пардона.

Рикен вернулся в сопровождении Торранса.

– Ну что?

– Результат отрицательный.

– Да я никогда в жизни не стрелял, разве что на ярмарке. Я бы и курок-то нашел с трудом.

– Садитесь!

– Меня арестуют?

– Вы у меня это спрашиваете, по крайней мере, в десятый раз… Пока есть единственный повод, чтобы вас арестовать, — кража моего бумажника, но я об этом не заявил.

– Я же вам его вернул.

– Верно. А теперь попытаемся привести в систему факты, о которых вы мне рассказывали, и, может быть, то, чего я еще не знаю. Ты, Торранс, иди и пригласи ко мне Жанвье.

Жанвье вошел и устроился у края стола с карандашом в руке.

– Итак, вы Франсуа Рикен, вам двадцать пять лет. Родились вы в Париже, на улице Коленкур. Буржуазная, почти провинциальная улица за Сакре-Кёр. Ваш отец машинист на железной дороге… Женаты вы немногим более трех лет.

– Четыре года исполнится в июле… Семнадцатого…

– Значит, вам было тогда двадцать один. Вашей жене?

– Восемнадцать.

– Ваш отец уже был вдовцом?

– Мать умерла, когда мне было четырнадцать.

– После ее смерти вы продолжали жить с отцом?

– Несколько лет… В семнадцать я от него ушел.

– Почему?

– Мы плохо ладили.

– По какой-то конкретной причине?

– Нет. Мне с ним было скучно. Он считал, что я зря трачу время на чтение и учебу, и хотел, чтобы я шел работать на железную дорогу. Я отказывался.

– Вы получили степень бакалавра?

– Нет. Бросил занятия за два года до этого.

– На какие средства вы жили?

– Бывало по-разному. Продавал на улице газеты, потом работал курьером в типографии на улице Монмартр, некоторое время жил у друга.

– Его имя, адрес?

– Бернар Флешье. У него комната на улице Кокийер. Но сейчас я потерял его из виду.

– Чем он занимался?

– Развозил товары на трехколесном велосипеде.

– Что вы делали потом?

– Полгода работал в писчебумажном магазине. Писал рассказы и относил их в газеты. Один у меня приняли, я получил за него сто франков. Редактор, увидев меня, удивился, что я такой молодой.

– Вы еще печатались в этой газете?

– Нет… Я приносил туда рассказы, но их отклоняли.

– Чем вы занимались, когда встретили вашу жену? Я имею в виду девушку, которая стала вашей женой? Софи Ле Галь. Кажется, так?

– Я работал третьим ассистентом на фильме, который запретила цензура, — фильм о войне.

– Софи работала?

– Нерегулярно. Она была статисткой. Иногда позировала художникам.

– Она прежде жила одна?

– Да, снимала комнату в гостинице на Сен-Жермен-де-Пре.

– Любовь с первого взгляда?

– Нет. Сначала мы просто вместе спали, потому что как-то после попойки оказались вдвоем. Мы были вместе несколько месяцев, потом мне пришла в голову мысль жениться.

– Ее родители были согласны?

– Им нечего было сказать. Софи поехала в Конкарно и вернулась оттуда с письменным разрешением отца на брак.

– А вы?

– Я тоже повидался с отцом.

– Что он сказал?

– Пожал плечами.

– Он не присутствовал на церемонии?

– Нет… на нашей свадьбе, если можно ее так назвать, были только друзья — трое или четверо, не помню. Вечером все вместе поужинали в кабачке на Центральном рынке.

– Перед тем как познакомиться с вами, Софи имела связи?

– Я не был первым, если вы это имеете в виду.

– Быть может, кто-то из старых ее друзей попытался снова ее увидеть?

Казалось, Рикен старается что-то припомнить.

– Нет… Мы встречали ее старых приятелей, но возлюбленных среди них не было. Понимаете, за четыре года мы бывали в разных компаниях. С одними мы встречались часто, с другими — от случая к случаю. Но вы, комиссар, задаете вопросы так, словно все для вас просто и очевидно. А мои ответы между тем записывают… И если я ошибусь или упущу какую-нибудь деталь, из этого могут сделать неверные выводы.

– Вы предпочитаете, чтобы я допрашивал вас в присутствии адвоката?

– А я имею на это право?

– Если вы сами считаете себя личностью, вызывающей подозрения.

– А вы? Как вы считаете?

– Для нас вы пока муж женщины, погибшей насильственной смертью, человек, потрясенный всем этим и укравший у меня бумажник, потом вернувший его. Человек умный, но не очень стойкий…

– Если бы вы провели две такие ночи, как я…

– Не торопитесь. К этому мы еще придем. Итак, вы часто меняли работу?

– Только, чтобы заработать на жизнь, пока сделаю карьеру.

– О какой карьере вы мечтали? — Парень оглядел Мегрэ долгим взглядом, словно хотел понять, не звучит ли в голосе комиссара насмешка.

– Хочу писать, но еще не решил — романы или киносценарии. Если киносценарии, тогда, может быть, займусь и режиссурой. Неплохо весь фильм сделать самому.

– Вы бываете в среде кинематографистов?

– Да, «У старого виноградаря» можно встретить начинающих, как и я. Но и такой продюсер, как Карю, бывает там нередко и не гнушается отужинать вместе с нами.

– Кто этот мосье Карю?

– Я уже сказал сам — продюсер. Он живет в отеле «Рафаэль», а контора его на улице Бассано, около