Владимир даже не улыбнулся. Это было так неожиданно! Он был не только равнодушен к деньгам, у него вообще отсутствовало чувство собственности, до такой степени, что он даже часов не носил. Дважды покупал и оба раза оставлял в бистро, когда нечем было платить за выпивку.
— Постарайтесь понять меня… — продолжала Элен, повернувшись к нему, — в лице ее не было ни кровинки. — Вы мне нужны! Закройте люк…
Он закрыл, да так и остался стоять..
— Садитесь!
Это была совсем не та Элен. В какое-то мгновение ему показалось, что она потеряла рассудок и этим-то можно объяснить слова сиделки. Она говорила отрывистыми фразами, то не находя слов, то вдруг выпаливая их с головокружительной быстротой.
— Когда все будет позади, я дам вам денег и вы уедете У меня есть немного собственных денег. Наследство от отца.
И все-таки она оттягивала решающий разговор. Налила себе воды и тут же забыла, не выпила.
— Вы мужчина… Вам легче все это предпринять… Мадмуазель Бланш отказалась…
Кто-то завел свой лодочный мотор, раздались выхлопы, потом их сменило ровное урчание.
— Так вот, Владимир… Вы должны найти врача, который бы согласился…
Владимир встал, не в силах произнести ни единого слова. Она сухо добавила, таким голосом, будто бросила ему в лицо ругательство:
— Я беременна! Поняли наконец?
Он стоял неподвижно, оцепенев. Выражение лица его было, по-видимому, таким странным, что Элен усмехнулась:
— Вы удивлены?
О, не из дружеских чувств обратилась она к нему! Ее признание вовсе не говорит о доверии, совсем напротив! Она презирает его. Вот почему она прежде всего упомянула о деньгах. Кого она меньше всего может стыдиться? Разумеется, человека, который всегда находится в самом постыдном положении.
Он был уверен, что она думает именно так.
— Понимаете, что мне от вас нужно? Этот ребенок не должен родиться! Скорее уж я сама умру, покончу с собой и с ним. Я знаю, что есть акушерки, которые за это берутся. Разузнайте. Сделайте все возможное…
Она не плакала, но казалось, она вот-вот рухнет на пол с размаху. Чтобы поддержать в себе силы, она ходила и ходила вокруг стола, а Владимир не сводил с нее глаз.
— Поняли? — повторила она, выведенная из себя его молчанием. — Почему вы молчите?
— Мадмуазель… — пробормотал он.
— Что «мадмуазель»? Комедию хотите ломать? Нет! Он задыхался. Глядя на стол, он словно видел опять на нем колоду карт, слышал смех Блини.
— Вы сделаете то, о чем я прошу? Говорить об этом, разумеется, ни с кем не следует. Впрочем, это и в ваших интересах, не только в моих. Вот, возьмите!
Она заранее приготовила деньги! Вынула из ящика пять купюр по тысяче франков и протянула ему.
— На первые расходы…
Внезапно Владимир оперся локтями о стол, спрятал лицо в ладони и заплакал. Никогда, никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Ему казалось, что он достиг последнего предела человеческого страдания. Он не осмеливался взглянуть на девушку, а она, потеряв терпение, бросила ему как приказ:
— Успокойтесь, пожалуйста! Ненавижу такие сцены… Он бы и рад был повиноваться, но не мог справиться со слезами и шепотом приговаривал по-русски что-то непонятное Элен.
— Вы слушаете, Владимир?
Наконец он смог вытереть глаза и отнять руки от опухшего лица. Пробормотал, глядя в сторону:
— Это Блини?
— Да, ваш дружок! — ответила она с ненавистью. — Сможете потом с ним встретиться и сказать ему…
Он вышел, не взяв денег, не ответив ни слова. Он вышел, потому что был не в силах там оставаться.
— Владимир!
— Да…
— Могу я на вас рассчитывать? Слушайте хорошенько, это ведь не блеф. Если вы в ближайшие дни не поможете мне, меня найдут в порту, на дне…
— Да, — повторил он, сам не зная что говорит.
— Вы сделаете все, что нужно?
Он все-таки взял деньги, машинально сунул их в карман своих полотняных брюк. Выйдя наверх, он был поражен солнечным светом и оживлением на пляже.
— Вы были здесь? — раздался чей-то голос. Он круто повернулся и увидел возле себя Эдну, в пляжной пижаме и открытых сандалиях, сквозь которые блестели накрашенные ногти.
— Вы не прокатите меня на моторке, Владимир?
— Нет!
— Что это с вами? Да вы, никак, плачете?
— Нет! — в ярости крикнул он.
Он спустился в кубрик, закрыл люк у себя над головой и оказался в полумраке.
Значит, Блини… Он разорвал в клочья подвернувшуюся под руку майку, бросился на койку и снова заплакал, сам с собой говоря на родном языке… Вдруг он нащупал в кармане что-то твердое — это были купюры!
А он-то ведь ни о чем не догадывался! Уходил, оставлял их в салоне за карточной игрой, за ребяческой стряпней! По вечерам, возвращаясь, он видел Блини на койке, и ему и в голову не приходило, что немного раньше…
— Капитан! Эй, капитан!
На этот раз это был Тони, ему надо было знать, понадобится ли моторка. Владимир вышел на палубу, глаза его были красными от слез; Эдна сидела на крыше рубки.
— Что с ней творится? — спросила шведка, показывая на салон. — Захлопнула дверь у меня перед носом, кричит, что никого не хочет видеть. Идете на виллу, Владимир?
Он сам не знал. Пошел переодеться, но бриться не стал. Да, он пойдет на виллу! А вот что он там делать будет — сам не знал. Когда он ступил на сходни, люк салона опять открылся.
— Владимир!
Он бросился туда. Элен так с утра и не переоделась, лицо ее было все таким же измученным и неподвижным.
— Так я могу на вас рассчитывать? Он кивнул, чтобы успокоить ее. Но сам ничего еще не знал, еще не задался этим вопросом.
— Хорошо! Если вы не сдержите слова, я всегда успею…
Эдна ждала его на набережной, возле машины. Лили улыбалась ему с террасы кафе Полита, и улыбка эта была ему отвратительна.
— Вы здорово напились вчера вечером? — спросила Эдна, внимательно глядя на него.
— Может быть.
— Смотрите, заболеете от этого в один прекрасный день — что тогда? Вы никогда не болели?
— Нет!
Машина мчалась. Дезирэ вел ее, равнодушно повернувшись к ним спиной.
— А мне когда-то делали операцию аппендицита… Он злобно посмотрел на нее. Зачем она говорит об операциях, в то время как…
