— Мама, дедушка был алкоголиком?

— Да, он много пил.

— Но ведь папа не пьет. И даже в вино добавляет воду.

Видимо, у Андре появилось отвращение к спиртному. Он боялся.

— У дедушки были неприятности, и он запил.

— Какие неприятности?

— Дело весьма запутанное, а подробностей я не знаю. Чтобы спасти одного клиента, он, кажется, применил методы, которые не одобряли ни старшина сословия адвокатов, ни совет корпорации. Что за методы? Наверно, ошибочные, если его на два года отстранили от практики.

— Что это значит? — Ему запретили выступать в суде и заниматься адвокатурой вообще.

— А как же он зарабатывал на жизнь?

— Готовил разные справки для коллег, которые жалели его.

— Отец тогда еще жил с родителями?

— Если не ошибаюсь, ему было лет пятнадцать и он учился в лицее.

Андре снова и снова расспрашивал мать, поскольку невозмутимость отца, которую он принимал за холодность или безразличие, обескураживала его.

— А что потом?

— Ничего. Он стал засиживаться в кафе. А когда снова получил разрешение выступать в суде, сумел найти лишь случайных клиентов да незначительные дела, те, что никто не берег. Следить за собой и вовсе перестал.

— А жена?

— И полсловом не упрекнула его. Возможно, здесь-то и заключалась ошибка. Она из той эпохи, когда мужчина был в семье богом. Твой отец утверждает, что когда по утрам она будила мужа, ей приходилось долго трясти его, но она все равно улыбалась.

— Эй, Эмиль, вставай! Пора на работу!

Зная, что он не придет в нормальное состояние, пока не выпьет, она сама подносила ему стаканчик белого вина.

Так он и завтракал каждое утро. Пил только белое, но за день опустошал три бутылки.

В полдень он уже еле ворочал языком, глаза у него слезились. Тем не менее он, кажется, ни разу не запутался в делах, которые вел в административных инстанциях или — гораздо реже — в уголовном суде.

Когда бабушка жила у них в ту беспокойную неделю, мать еще не пила.

Бабушка раздобрела, но дородность не лишила ее ни подвижности, ни насмешливой агрессивности. И частенько в глубине души Андре соглашался с ней.

— Неужели стоило ради скороспелой женитьбы, не осмотревшись толком, отказываться от карьеры врача и пожизненно обрекать себя на копание в больных зубах?

Вы что, не могли спать вместе, раз уж вам так хотелось, и подождать, пока не начнете зарабатывать на жизнь? Думаешь, мы с отцом церемонились?

Я знала его только три дня, когда мы с ним легли в постель. Меня чуть было не уволили: ведь это случилось в гостинице, где я работала, а официанткам и горничным категорически запрещалось спать с постояльцами.

Утром, долго плавая среди волн, — поднялся восточный ветер, и вдоль пляжа катились высокие, больше метра, валы-Андре смыл с себя все заботы.

В классе он сидел с безразличным видом и, казалось, не слушал.

— О чем я говорю, господин Бар?

К удивлению преподавателя, он повторял последнюю фразу слово в слово.

Он не пытался стать лучшим учеником, первым или вторым в классе, хотя и мог бы им сделаться при минимальных усилиях.

И не из-за лени. Просто ему претило забивать себе голову тем, что его не интересует и, как он считал, никогда в жизни ему не пригодится.

На историю, к примеру, он тратил ровно столько усилий, сколько требовалось, чтобы получить средний балл, и почти точно мог предсказать свои отметки.

Возможно, когда-нибудь он и займется историей, но сам, по-своему, и не так смехотворно, как учат в лицее. Главное, оставаться независимым, свободным, идти на компромисс лишь по необходимости, как он делал дома: в семье — минимальные уступки.

Оба молчали, думая о чем-то своем. Быть может, отец вспоминал сейчас какой-нибудь эпизод из жизни на улице Фоссе-Сен-Бернар?

Одинаковые слова воскрешали в каждом разные образы. Для Андре это была бабушка, для отца — мать. И, разумеется, он видел ее по-другому, не такой, как сегодня, а какой знал в детстве.

— Моему отцу повезло.

Он, казалось, бессознательно убеждал сам себя, поскольку внутренне смущался и считал необходимым объяснять себе свою мысль.

— Любая другая женщина наверняка сердилась бы на него, была бы с ним груба или язвительна. Однако я ни разу не слышал, чтобы моя мать хоть в чем-то упрекнула его.

А жизнь далеко не баловала ее. Я помню тяжелую швейную машинку, которую она взяла на месяц и шила брюки, помогая портному, живущему в том же квартале.

У нее никогда не было ни служанки, ни горничной.

Я много лет упрашиваю ее нанять кого-нибудь за мой счет, но она только посмеивается, уверяя, что не сможет целый день терпеть за спиной шпионку. В последний раз она не осталась с нами лишь потому, что вилла показалась ей слишком большой, слишком роскошной для нее. А присутствие Ноэми, которую она посчитала заносчивой, стало последней каплей.

— И ради этого ты изводишь себя работой! Да еще для того, чтобы твоя жена до десяти валялась в постели!

Труднее всего убедить ее лечь не в больницу, а в частную клинику. Пелегрен намекнул на это, но она отрезала:

— Сыну деньги нужнее, чем мне.

Люсьен Бар снова вздохнул.

— Странная она женщина…

Возможно, Андре тоже когда-нибудь скажет о своей матери:

— Странная она женщина…

Все удивительно переплеталось, и у Андре складывалось впечатление, что он несвободен и, хочет того или нет, некие нити связывают его не только с родителями, но и с бабушкой, с дедом, с другими менее важными персонажами, чья роль в его жизни была тем не менее значительной.

Семейство Буадье, например, о которых он думал чаще, чем хотел.

Оба одновременно встали из-за стола. Через несколько минут отец размеренным шагом направится на Круазетт, где ровно в два часа в белом халате будет стоять посреди своего кабинета.

— Приглашайте первого, Алиса.

Алиса, ассистент-секретарь, симпатичная брюнетка, заменила после их переезда в новый дом пожилую м-ль Беген, которая покрикивала на клиентов.

Довольно часто имя Алисы произносила в доме и мать, но почти всегда со скрытым намеком.

Неужели отец спит со своей ассистенткой, а мать ревнует? Андре жил с ними с самого рождения, но почти ничего не знал о них. Да и не хотел знать, и когда они сами пытались что-то рассказать ему о себе или о своей жизни, весь ощетинивался.

— Все-таки, — глядя на него, добавил отец, пока они еще стояли на разных концах стола, — у вас с бабушкой есть что-то общее.

— Что же?

— Вспыльчивость. Тебе не доводилось видеть ее в ярости? — Но я никогда не сержусь.

— В детстве ты не сдерживался, тебя буквально прорывало. Как только ты не обзывал нас с мамой!