И, потупившись, добавила:
– Ах, Ваше Величество, вы знаете, что такое расставание с родиной… У меня такое чувство, что я не долго смогу жить на чужбине.
– А мне казалось, вы будете рады забыть об этих промозглых дождях… вечных туманах…
– Ваше Величество, вы не были здесь в те дни, когда под изгородями появляются первоцветы и набухают почки на деревьях.
– Ну, я не сомневаюсь, что принц Савойский сможет предложить вам и первоцветы, и почки…
– Да, но не английские первоцветы, – с жаром возразила она. – И не английские зацветающие деревья.
Теперь она говорила громко – так, чтобы слышали все, кто был рядом. Она одна из нас, скажут потом они. Она любит нас и нашу страну. Вот кто должен править нами!
Окинув ее мрачным взглядом, Филипп задался вопросом: следует ли применить силу, чтобы заставить ее вступить в брак? Сейчас она представлялась ему самым опасным человеком в этой стране. К чему она пыталась склонить его?.. К безобидному флирту или к любовной интриге? Но ведь и то, и другое еще больше уронило бы его репутацию в глазах англичан!
Словно пытаясь его утешить, Елизавета с невинным видом положила руку ему на плечо.
– А впрочем, для юной леди нет ничего более приятного, – простодушно добавила она, – чем сознание того, что король заботится о ее благополучии.
В эту ночь он не мог остаться с Марией. Он волновался за нее, тревожился за их будущего ребенка.
– Эти праздники слишком утомили вас, – сказал он. – Вам нужно выспаться. Не забывайте о своем положении!
Такая заботливость ничуть не огорчила ее. Она с удовольствием осталась наедине со своими мечтами об их ребенке.
Направляясь в свои покои, он чувствовал какую-то неудовлетворенность собой. Чего он хотел? Поиграть в излюбленную игру всех женатых королей? Прокрасться на улицу переодетым, смешаться с гуляющей толпой, выбрать себе какую-нибудь видавшую виды красотку и заниматься любовью с ней? В любом случае, он желал выбраться из той ловушки, в которую сам заманил себя.
Проходя по одному из балконов, Филипп заметил освещенное окно. Он мельком взглянул в него и увидел женщину, стоявшую посреди комнаты. Она сняла напудренный парик и распустила свои чудесные длинные волосы. Затем встряхнула их и повернулась лицом к окну. Он узнал в ней красавицу Магдалену Дакр. Обычно Филипп не совершал необдуманных поступков, но на этот раз хладнокровие покинуло его.
С бьющимся сердцем, подталкиваемый желанием новых ощущений, он прошел по коридору и молча открыл дверь в комнату Магдалены.
Она как раз сняла платье и сейчас стояла в нижнем белье, с роскошными густыми волосами, волнистыми локонами ниспадающими на матовые плечи. Увидев его, она побледнела и бросилась к двери, в которую он не решился войти. Она не издала ни звука, но, когда схватилась за дверную ручку, он успел заметить, как блестели ее глаза. Он была возбуждена не меньше, чем он.
Она попыталась закрыть дверь, но он уже поставил ногу за порог.
– Магдалена… – начал он и протянул руку, чтобы прикоснуться к ней.
Однако дотронуться до Магдалены ему так и не удалось. К его величайшему изумлению, Магдалена подняла руку, и в следующий момент его левую щеку обожгла пощечина. Филипп отпрянул. От неожиданности он растерялся, а эта английская амазонка как будто только этого и ждала – захлопнула дверь прямо перед его носом.
Еще не успев прийти в себя, он услышал, как с той стороны щелкнула задвижка.
Наступил новый год.
Эммануэль Филиберт покинул Англию, а Елизавета вернулась в Вудсток – не совсем узницей, но под наблюдением нескольких приставленных к ней военных. Перед отъездом она в присутствии множества придворных объявила, что покончит с собой, если ее заставят расстаться с родиной. Филипп понял, что не может справиться с сестрами. Обе были непреклонны: Елизавета – в решимости оставаться в Англии; Мария – в нежелании признавать легитимность ее рождения.
Такое поведение было характерно для них. Елизавета свято верила в свою счастливую судьбу, пусть даже на троне сейчас сидела ее сестра, у которой к тому же скоро должен был родиться ребенок. Она дожидалась удобного случая и готовилась в любую минуту воспользоваться им. Мария же, чье положение зависело от еще не родившегося ребенка и могущественного англо-испанского альянса, стоявшего за ее спиной, не могла рисковать преимуществом своего законного права на корону.
Разумеется, прошедшие недели были нелегки для Филиппа. Он не мог забыть своего унизительного столкновения с Магдаленой Дакр. В случившемся он винил не ее, а себя. Встречаясь при дворе, они оба держались так, будто ничего и не произошло. Он был как всегда учтив и обходителен, она – так же скромна и любезна. В общем, можно было подумать, что ни один из них уже не помнил о том инциденте. К тому же он вовсе и не боялся, что она пожалуется Марии. Магдалена представлялась ему женщиной неглупой, то есть способной понять, что весь свой гнев королева обрушит не на Филиппа, а на нее.
Что касается Магдалены, то в ту ночь она так и не сомкнула глаз. Ей казалось, что Филипп не оставит ее поступок безнаказанным. Она уже видела себя опозоренной и под каким-нибудь надуманным предлогом выгнанной со двора. Ей доводилось слышать много рассказов о мстительности испанцев, а зачастую и наблюдать, как эти идальго были готовы драться насмерть, посчитав себя оскорбленными в той или иной ситуации.
На другой и во многие последующие дни она ожидала бури, но ничего не происходило. Однажды ей даже почудилось какое-то жалобное выражение, промелькнувшее в его глазах. Неужели он и в самом деле оказался таким отходчивым, великодушным мужчиной? Если так, то она должна была восхищаться его характером, поскольку натура всех других королей обычно не позволяла им признавать собственные ошибки.
