слышал крики нескольких ранних птиц. Когда ритуал выключения Фабрики был завешен, я вернулся к алтарю, осмотрел все, стоявшее на нем: набор миниатюрных баночек, моих сувениров, вещей, которые я нашел и сохранил. Фотографии всех моих мертвых родственников — и тех, кого убил я, и тех, которые умерли сами по себе. Фотографии живых — Эрика, моего отца, моей матери. Фотографии вещей — BSA 500, к сожалению, не того самого мотоцикла, думаю, отец все их уничтожил; нашего дома, когда он был еще ярким от красок и даже фотография самого алтаря.
Я прошел мимо спичечного коробка с мертвой осой, помахал им перед алтарем, перед баночкой с песком с пляжа, бутылочками с моими драгоценными жидкостями, стружками от палки моего отца, другим спичечным коробком с ватой, на которой лежала пара молочных зубов Эрика, коробочкой с волосами моего отца, другой с ржавчиной и краской, которые я соскреб с моста на большую землю. Я зажег осиные свечи, закрыл глаза, держа коробочку-гроб перед лбом, чтобы почувствовать осу внутри моей головы — щекочущее ощущение внутри черепа. После того, как я задул свечи и накрыл алтарь, я поднялся, отряхнул штаны, взял фото Эрика, которое я положил на стекло Фабрики, завернул в нее гробик, закрепил фотографию резинкой и положил сверток в карман жакета.
Я медленно шел вдоль пляжа к бункеру, руки в карманах, голова опущена вниз, глаза смотрят на песок и ноги, но не видят их. Куда бы я ни посмотрел, везде был огонь. Фабрика сказала о нем дважды, я инстинктивно применил его, когда злобный самец напал на меня, оно было втиснуто во все незанятые уголки моей памяти. И Эрик приближал его.
Я подставил лицо свежему ветру, видя пастельную голубизну и розовое неба, ощущая влажный бриз, слыша шипение далекого отлива. Где-то заблеяла овца.
Я должен был использовать Старого Сола, я должен был попытаться наладить контакт с моим сумасшедшим братом до того, как все эти источники огня объединятся и уничтожат Эрика или уничтожат мою жизнь на острове. Я пытался внушить себе, что все не так уж серьезно, но я костьми чувствовал обратное, Фабрика не лжет, хотя бы один раз она предсказала будущее буквально. Я был озабочен.
В Бункере, когда гроб осы был возложен перед черепом Старого Сола, а из глазниц его давно высохших глаз исходил свет, с опущенной головой я встал на колени в остро пахнущей темноте перед алтарем. Я думал об Эрике, вспоминал его таким, каким он был до того неприятного происшествия, до него, хотя он и не жил на острове, он оставался его частью. Я вспомнил его как умного, доброго, веселого мальчика и подумал о том, кем он стал сейчас: цунами огня и разрушения, приближающееся к пескам острова подобно сумасшедшему ангелу, в голове которого кишат крики безумия.
С закрытыми глазами я наклонился вперед и положил правую руку ладонью вниз на верхушку черепа старого пса. Свеча была только что зажжена, кость была только теплая. Какая-то неприятная, циничная часть моего мозга сказала мне, что я выглядел как мистер Спок из Звездного следа во время слияния разумов или чего-то подобного, но я ее проигнорировал. Я глубоко дышал и был погружен в еще более глубокие размышления. Лицо Эрика — веснушки, светлые волосы и застенчивая улыбка — появилось передо мной. Молодое лицо, тонкое, интеллигентное, таким я помнил его, когда он был счастлив, во время нашего с ним лета на острове.
Я сконцентрировался, сжал свои внутренности и задержал дыхание, как будто я собирался вытолкнуть мешавший дышать комок, кровь ревела у меня в ушах. Указательным и большими пальцами свободной руки я вдавил мои закрытые глаза внутрь моего черепа, другая рука нагревалась на черепе Старого Сола. Я увидел светлячки, беспорядочные движущиеся узоры, похожие на отпечатки огромных пальцев.
Мой живот непроизвольно сжался, я ощутил волну огненной радости, поднявшейся из него. Просто кислота и железы, знаю, но поток нес меня от одного черепа к другому. Эрик! Я пробивался к нему! Я его чувствовал, чувствовал боль в ногах, мозоли на подошвах, дрожащие мускулы, покрытые потом грязные руки, немытую, чешущуюся кожу головы, я обонял его запах как свой собственный, видел через его почти не закрывающиеся, горящие, красные от крови, мигающие, сухие глаза. Я чувствовал остатки ужасного мяса, камнем лежащего в моем желудке, вкус сожженной плоти и костей, и шерсти на моем языке: я был там! Я был…
Столб огня ударил в меня. Я был отброшен, откинут от алтаря как осколок мягкой шрапнели, отскочил от покрытого землей бетона и остановился у дальней стены, голова жужжит, правая рука болит. Я упал на бок и свернулся в комок.
Я немного полежал, глубоко дыша, руками я обхватил бока и немного качался из стороны в сторону, скребя головой по полу бункера. У правой кисти было чувство, будто она размером и цветом с боксерскую перчатку. С каждым ударом успокаивающегося сердца кисть посылала вверх по руке импульс боли. Я тихо говорил сам с собой, медленно поднялся, потер глаза и слегка покачнулся, немного притянул колени к голове и слегка отклонился назад. Я попробовал лечить мое раненое эго.
Когда неясное изображение сфокусировалось, я увидел все еще светящийся череп, внутри него продолжало гореть пламя. Я посмотрел на него, поднял правую руку и начал ее лизать. Я огляделся, не поломал ли я что-нибудь на полу во время своего внезапного бегства, но казалось, все было в порядке, пострадал только я. Я вдохнул со всхлипом и расслабился, моя голова лежала на прохладном бетоне стены.
Через несколько минут я наклонился и положил пульсирующую руку на пол Бункера — охладиться. Подержал ее там, потом поднял, стер с руки часть земли, пытаясь увидеть, есть ли на ней какое-нибудь повреждение, но свет был слишком тусклым. Я медленно поднялся на ноги и пошел к алтарю. Зажег трясущимися руками боковые свечи, положил осу к другим осам в пластиковый штатив и сжег ее временный гроб на металлической плите перед Старым Солом. Фото Эрика загорелось, мальчишечье лицо исчезло в огне. Я дунул в глазницу Старого Сола и погасил свечу.
Я постоял, собираясь с мыслями, потом подошел к металлической двери Бункера и открыл ее. Шелковый свет облачного, но яркого утра ворвался внутрь и заставил меня поморщиться. Я вернулся внутрь, погасил остальные свечи и опять осмотрел руку. Ладонь была красная и воспаленная. Я опять ее лизнул.
Я почти победил. Я был уверен: Эрик был уже в моих руках, его разум был здесь, под моей ладонью, и я был его частью, видел мир его глазами, ощущал движение крови по сосудам в его голове, чувствовал землю под его ногами, его тело и его последний ужин. Но это было чересчур. Хаос в его голове слишком силен для любого нормального человека. В нем была лунатическая сила полной сосредоточенности, на которую способны только сумасшедшие, а самые неистовые солдаты и самые агрессивные спортсмены могут имитировать короткое время. Каждая частица мозга Эрика была сконцентрирована на его задаче — вернуться и поджигать — и ни один нормальный мозг, даже мой, который так далек от нормального и сильнее, чем большинство, не мог сравниться с организованной силой Эрика. Брат вел Тотальную Войну, Джихад, он оседлал Божественный Ветер и несся как минимум к собственному уничтожению, а я ничего не мог сделать.
Я замкнул Бункер и пошел домой вдоль пляжа, опять уставившись в песок, наполненный еще большим количеством мыслей и тревоги, чем на пути сюда.
Остаток дня я провел дома: читал книги и журналы, смотрел телевизор, Я ничего не мог сделать с Эриком изнутри, оставалось изменить направление моих атак. Моя личная мифология, подкрепленная Фабрикой, была достаточно гибкой, чтобы признать полученное поражение и использовать его как отправной пункт для достижения верного решения. У моего авангарда были обожжены пальцы, но у меня были и другие ресурсы. Я одержу победу, хотя и не путем применения силы. То есть не применением ничего иного, кроме разума и воображения — фундамента всего остального. Если я не смогу ответить на
