заставил змея полететь. Я в последний раз осмотрелся, а потом лишь немного толкнул передний край змея, как он поднялся в воздух. Я забежал за спину Эсмерельды, провисшая нейлоновая нить между нею и змеем постепенно натягивалась.
Змей взвился в воздух как что-то дикое, виляя хвостом со звуком разрываемого картона. Он мотался и трещал в воздухе. Он вилял и напрягал свои полые кости.
Я подошел к Эсмерельде вплотную и держал струны сразу за ее маленьким веснушчатыми локтями, ожидая рывка. Поводки натянулись. Мне пришлось зарыться каблуками в землю, чтобы устоять. Я натолкнулся на Эсмерельду, и она взвизгнула. Когда первый резкий рывок натянул нейлон, она выпустила нити и стояла, то оглядываясь на меня, то смотря в небо, а я боролся за контроль над силой над нами. Эсмерельда вцепилась в цветы, мои рывки двигали ее руками как марионеткой, управляемой нитями поводков. Катушка упиралась мне в грудь, нити слегка провисали между ней и руками. Эсмерельда в последний раз посмотрела на меня, хихикая, и я засмеялся в ответ. Потом я отпустил поводки.
Катушка ударила девочку по пояснице, она вскрикнула. Потом она была сбита с ног, нити дернули, петли затянулись на запястьях. Я пошатнулся назад, отчасти чтобы все выглядело естественно в маловероятном случае, если кто-то за нами наблюдал, а отчасти из-за катушки, отпустив которую, я потерял равновесие. Я упал на землю, которую Эсмерельда уже покинула навсегда. Змей продолжал щелкать и хлопать, хлопать и щелкать, он поднял девочку в воздух вместе с катушкой. Секунду я лежал на спине и наблюдал за змеем, потом поднялся и побежал за ним изо всех сил, опять же поскольку знал — поймать Эсмерельду я не смогу. Она кричала и болтала ногами, но жестокие нейлоновые петли держали ее за запястья, змей был зажат в пасти ветра, и она уже была вне досягаемости, даже если бы я и хотел ее поймать.
Я бежал и бежал, прыгал с дюн и скатывался с их пологих, обращенных к морю склонов, видя дергающуюся фигурку, уносимую дальше и дальше воздушным змеем. Я едва слышал ее визг и крики, тонкий вой разносился ветром. Она плыла над песком и камнями в сторону моря, я бежал внизу, радостный, заметил катушку под ее ногами. Платье колыхалось вокруг нее.
Она поднималась выше и выше, я продолжал бежать, ветер и змей опережали меня. Я бежал через покрытые рябью лужи у края моря, забежал по колено в морскую воду. Тогда нечто, сначала казавшееся твердым, а потом разделившееся и растворившееся в воздухе отделилось от нее. В первый момент я подумал, что она описалась, но тут впереди меня с неба упали цветы и ударились о воду, как странный дождь. Я дошел до них по мелководью, собрал те, которые смог и посмотрел вверх — Эсмерельда и змей направлялись в Северное море. Я еще подумал, она может перелететь до того, как утихнет ветер, через чертово море и приземлиться, но рассудил: даже в таком случае я сделал все возможное, честь удовлетворена.
Я смотрел, как она становилась меньше и меньше, потом повернулся и пошел к берегу.
Три смерти в течение четырех лет в моей непосредственной близости
Он был членом поисковой партии, организованной Диггсом после того, как отец и родственники потеряли и не смогли нас найти, и позвонили в полицию. Парень перевалил через дюны, насвистывая и небрежно ударяя палкой по комкам хвоща и травы.
Я не обратил на него внимания. Я продолжал смотреть на море, дрожать и сжимать цветы. Отец и Диггс пришли после того, как рабочий передал вести обо мне по цепочке людей, прочесывающих дюны, но я не обратил внимания и на этих двоих. Наконец вокруг меня собрались дюжины людей, они осматривали на меня, спрашивали меня о чем-то, чесали головы, смотрели на часы, оглядывали окрестности. Я их не замечал. Они восстановили цепочку и начали искать Эсмерельду, а меня отнесли в дом. Они предложили мне суп, которого мне очень хотелось, но я его проигнорировал, задали еще вопросы, на которые я ответил кататоническим молчанием и неподвижным взглядом. Мои дядя и тетя трясли меня, их лица были красные, а глаза влажные, но я их не замечал. Наконец отец отнес меня в мою комнату, раздел и уложил в постель.
В моей комнате всю ночь дежурили, и был ли это отец, Диггс или кто-нибудь еще, я не давал уснуть ни себе, ни им в течение всей ночи. Я лежал тихо, притворяясь спящим, потом кричал изо всех сил, падал с кровати, бился на полу. Каждый раз меня поднимали, укачивали на руках и клали обратно. Каждый раз я делала вид, словно уснул, а через несколько минут имитировал припадок. Если кто-то из них разговаривал со мной, я лежал и трясся на кровати, уставившись на них, безмолвный и глухой.
И так продолжал до рассвета, когда поисковая партия вернулась без Эсмерельды, тогда я позволил себе уснуть.
Я поправлялся неделю, и эта неделя была одной из лучших в моей жизни. Эрик вернулся из своей школьной экскурсии и после того, как он приехал, я начал немного говорить: сначала нонсенс, потом разрозненные намеки на случившееся, за ними сразу следовали крики и кататония.
Где— то в середине недели, после того как Диггс отменил распоряжение моего отца не разрешающее никому, кроме него, меня осматривать, доктору Макленнону разрешили поговорить со мной. Но и тогда отец остался в комнате, насупившийся и подозрительный, контролируя степень осмотра. Я был рад, что доктору не разрешили меня раздеть, и ответил большей вменяемостью.
К концу недели у меня еще случались фальшивые кошмары, внезапно я затихал и начинал дрожать, но ел я более или менее нормально и отвечал на большинство вопросов. Рассказ об Эсмерельде и случившемся с ней все еще доводил меня до мини-припадков, криков и полного ухода в себя, но в долгом спокойном разговоре отец и Диггс узнали придуманную мной версию: большой воздушный змей, Эсмерельда начала запутываться в поводках, я попытался помочь ей и катушка выпала у меня из рук, отчаянный бег, потом ничего не помню.
Я рассказал им о страхе, что меня преследует злой рок, из-за которого я несу смерть и разрушение всем, окружающим меня и еще я боялся попасть в тюрьму, ведь люди подумают, что я убил Эсмерельду, я плакал и обнимал моего отца и даже обнял Диггса, понюхав темно-голубую ткань его мундира, и почти почувствовал, как он смягчился и поверил мне. Я попросил его пойти в сарай, взять все мои змеи и сжечь их. Он сделал это в долинке, сейчас она зовется Долина Кремации Змеев. Мне было жалко змеев, и я знал, что мне придется прекратить их запускать для реалистичности пьесы, но оно того стоило. Эсмерельду никогда не нашли, я был последним, кто ее видел, если верить ответам на запросы Диггса на буровые платформы, траулеры и тому подобное.
Так я размочил счет и получил прекрасную, хотя и изматывающую неделю веселого спектакля. Цветы, которые я все еще сжимал, когда они принесли меня домой, у меня отобрали и оставили в пластиковом пакете на холодильнике. Я их там нашел через две недели, они были увядшие и мертвые, забытые и ненужные. Однажды ночью я отнес их на чердак и сохранил до сих пор, маленькие коричневые завитки высохших растений, похожие на кусочки старой магнитофонной ленты, они стоят в стеклянной бутылке. Иногда я думаю о том, где завершила свой полет моя кузина: на дне моря или выброшенная на какой-нибудь каменистый берег, или она разбилась о скалу и была съедена чайками и орлами…
Мне нравиться думать, будто она умерла, несомая гигантским змеем, облетая вокруг земли, она поднималась выше и выше, умерла от голода и обезвоживания, стала легче, и в конце концов превратилась в скелетик, оседлавшим воздушные потоки планеты, в кого-то вроде Летучей Голландки. Но я сомневаюсь в
