ординарец.

— А вот мы сейчас найдем ей хозяина, — остановился Ушаков. — Вернись и скажи Чалову, чтобы кто-либо забрал ее и отвел к капитану над портом. Пусть повозят на ней камни для постройки, тогда хозяин наверняка объявится!

В госпитале командующего в эту минуту не ждали.

Главный доктор госпиталя фон Вилинг знал пристрастие Ушакова к медицине и всегда опасался его приезда: адмирал приезжал неожиданно и всякий раз находил какие-либо неполадки. Но сегодня никто в госпитале не мог бы и предположить, что нагрянет командующий: ведь флот собрался уходить в море.

А Ушаков как раз и явился.

У госпиталя сидели на камнях и просто на земле выздоравливающие, наслаждаясь теплом и солнцем. Кое-кто курил, несколько человек в сторонке играло в «свои козыри», а большинство просто разговаривало, глядя на раскинувшуюся внизу бухту, где чернели корабли. (Раньше корабли красили желтой краской, а Павел I велел красить тиром — в черный цвет.)

Зорким морским глазом следили за шнырявшими по бухте шлюпками, угадывали: куда и зачем они посланы. Лениво перекидывались словами:

— А все-таки веселее смотреть, когда корабли желтые.

— Да, теперь уж больно черны!

— Зато ночью и за кабельтов не разглядишь.

— Никак сам адмирал к нам жалует? — увидал кто-то знакомую, крепкую фигуру Ушакова, который быстро шел к госпиталю.

Все заволновались:

— Где?

— А вон!

— Он самый.

— Вот поглядите, что сейчас тут начнется, — улыбаясь, покачал головой старый матрос, видимо не раз бывавший в госпитале.

— Ребята, прячь карты: адмирал с правого борту! — окликнули увлеченных карточной игрой товарищей: адмирал не любил карт.

Увидев подходившего адмирала, все встали.

— Здорово, братцы! — приветствовал Ушаков.

— Здравия желаем, ваше превосходительство! — нестройным хором ответили выздоравливающие.

— Ну, как вы тут?

— Пошло на поправку, ваше превосходительство! — ответил за всех пожилой матрос.

— Это хорошо. Не зря ведь сказано: солдат в поле умирает, а матрос — в море. Выздоровеете!

— А за зиму на бережку уже надоело, ваше превосходительство, — сказал пожилой матрос.

Федор Федорович расцвел: услышать, что в море лучше, чем на берегу, ему было приятнее всего!

— Не бойтесь — еще поплаваем! Набирайтесь только сил. А как же здесь вас кормят?

Матросы молчали. Кто-то вполголоса высказывал свои соображения соседу.

— Ну, чего шепчетесь? Говорите, не стесняйтесь! — оглядывал Ушаков обступивших его моряков.

— Каша жидковата… — начал кто-то.

— И маслица в ней не сыскать…

— Чухнин масло у себя на дому держит. Кладет — никто не видит сколь!

— Вот господин Чухнин идет к нам. Мы его сейчас и спросим про все, — сказал адмирал, увидев спешивших к нему дежурного штаб-лекаря Франца и госпитального комиссара Чухнина с одутловатым сусличьим лицом.

Ушаков выслушал рапорт дежурного штаб-лекаря о количестве и состоянии больных, а потом обратился к Чухнину:

— Вот больные жалуются, что у тебя каша жидка…

На толстое сусличье лицо Чухнина легла тень.

— Каша? Каша, ваше превосходительство, как следует быть!

— А скажи-ка, сколько ты кладешь масла на одного больного?

— Девятнадцать золотников, ваше превосходительство, — облизывая сохнувшие от волнения губы, отвечал Чухнин.

— А может, на весь котел кладешь девятнадцать золотников? — продолжал с легкой усмешкой спрашивать адмирал.

— Никак нет, ваше превосходительство. Все по закону вешаю.

— А кто видел, как ты вешал масло?

— Жжена видала…

— А штаб-лекарь был при этом?

— Никак нет.

— Почему?

— Я вешал дома…

— Почему дома? А где же ты масло держишь?

— Держу у себя в погребе… В нем, ваше превосходительство, холоднее, чем на складе… Боюсь, как бы на складе не растаяло…

— Я думаю, у тебя на дому скорее растает!

В толпе больных кто-то хихикнул.

Лицо адмирала утратило всякую веселость.

— Немедля взвесить масло! В присутствии дежурного лекаря. И отнести на склад. Ежели окажется больше, чем должно быть налицо, доложите мне!

И Ушаков быстро пошел к госпиталю. Рыжий штаб-лекарь Франц бежал сбоку, что-то объясняя адмиралу, а Чухнин отстал.

Он сморкался на землю, со злостью поглядывая на больных, которые только посмеивались.

Пробыв около полутора часов в госпитале, адмирал наконец ушел. Кроме госпитального комиссара досталось и дежурному штаб-лекарю: командующий нашел, что коридоры «обвесились паутиной» и на больных грязное белье.

Вернувшись из госпиталя, Ушаков на минуту заглянул к себе в канцелярию — нет ли чего непредвиденного. Но все оказалось в порядке, и он пошел обедать.

Встречные военные и гражданские почтительно приветствовали адмирала. А Ушаков шел, по- хозяйски осматривая город, для благополучия которого он так много сделал.

От его взора не ускользало ничто.

Вот у строящегося флотского магазейна вольнонаемные мастеровые, собираясь отдыхать в обеденный час, располагались на самом солнцепеке.

Федор Федорович подошел к ним.

— Здешнее солнце не ваше, костромское: поспишь на солнцепеке — голова разболится! Ложитесь в тени, неужели холодно? — сказал адмирал и зашагал дальше.

Потянулись дома семейных морских служителей.

Федор Федорович поглядывал: как живут его моряки, чисто ли содержат дворы?

У одного дома он увидал молодую женщину. Она стирала в корыте белье и тут же выливала в бурьян грязную воду.

Ушаков вошел во двор.

Женщина с удивлением смотрела на такого нежданного, важного гостя. Она смущенно обдергивала подоткнутую юбку.

— Здравствуй, красавица!

— Здравствуйте, ваше превосходительство.

— Чья такая?