— Ну что, паря? — лукаво посмотрел на Ваську Легостаева Власьич, когда бой отшумел и турецкие корабли были уже далеко.
— Ничего, — смущенно улыбался Васька, вытирая рукавом потное, грязное от пороховой копоти лицо.
— Наша картечь турка берёт?
— Берёт…
— А что ж твой крымчак травил58?
— Да почему он мой, дяденька? — обиделся Васька.
— Вот их корабли ходоки лучшие, чем наши, это верно, — продолжал Андрей Власьич. — Нам за ними не угнаться: наши корабли больно садкие… Да пусть и убегают, все равно до Царьграда многие не дойдут! А страшновато, поди, было, ребятки? — оглядел он молодых товарищей.
— Спервоначалу, как сидели без дела, не горазд весело…
— Как это он в ростры саданет, я думал — конец…
— В море, что в поле: не столько смертей, сколько страстей! — наставительно сказал Власьич. — А ну, ребятки, давайте банить!
…К адмиралу Ушакову на шканцы принесли сбитый с турецкого вице-адмиральского корабля флаг. Его выловили русские шлюпки.
— Ваше превосходительство, поздравляю с победой Черноморского корабельного флота! — подошел капитан Елчанинов.
— Вот видите, не помогли туркам ни ветры, ни английские пушки! — улыбнулся адмирал Ушаков.
XIV
Да впишется сие памятное происшествие в журналы Черноморского адмиралтейского правления ко всегдашнему воспоминанию храброго флота Черноморского подвигов.
В бою у Керченского пролива турки позорно бежали, но Гуссейну все-таки удалось увести с собой все поврежденные суда. Он отошел к своим берегам и стал приводить потрепанную эскадру в порядок.
Возвращаться в Константинополь Гуссейн стыдился: он обещал султану наказать Ушак-пашу за его опустошительные набеги — и ничего не сделал.
Но турецкий флот все еще превосходил русский по количеству кораблей и корабельной артиллерии, и Гуссейн не терял надежды.
За месяц он починил повреждения на эскадре и снова вышел в море.
Султан прислал в помощь молодому Гуссейну престарелого капитан-бея59 Саит-бея. Он предложил Гуссейну сторожить выход из лимана: турки знали, что в Херсоне достраивается для севастопольской эскадры несколько кораблей. Саит-бей советовал их уничтожить. Ушаков узнал о выходе турок в море и 25 августа пошел их разыскивать: не в правилах Ушакова было дожидаться противника.
Черноморский флот пошел в трех колоннах к Очакову. Федор Федорович хотел соединиться с лиманской эскадрой и вместе с ней идти на поиски врага. По слухам, турки держались у устья Дуная.
28 августа, в шесть часов утра, когда Ушаков шел вдоль острова Тендра, матрос с салинга закричал:
— Вижу мачты!
Тотчас же бросились к адмиралу. Ушаков выбежал на шканцы и глянул в трубу. Турки стояли на якоре между узким, продолговатым островом Тендра и Гаджибеем.
— А, попались, голубчики! — весело говорил Ушаков.
Он немедленно оповестил флот, приказал нести все паруса и кинулся на турок.
Все уже знали привычку адмирала Ушакова не терять понапрасну времени на перестроение, а поскорее обрушиться на врага.
Турки хотя и превосходили силами Ушакова, но не выдержали дружного натиска русских — стали рубить канаты, в беспорядке вступали под паруса и бросились наутек к Дунаю.
…Погоня длилась уже четыре часа. Успела смениться вахта, команда успела пообедать, а боя все не предвиделось.
Ушаков продолжал настойчиво гнаться за врагом, — до вечера было еще далеко. Сигнал о погоне так и не убирался с мачт адмиральского корабля «Рождество Христово».
Федор Федорович, сдвинув брови, ходил по шканцам. «Неужели уйдут?» — беспокоился он.
На корабле все было готово к бою.
Матросы, переговариваясь, сидели на своих местах. Ожидание томило хуже всего. Говорили о разном: молодые вспоминали дом, старики — Севастополь, где остались семьи. Но все разговоры возвращались к самому близкому и волнующему — к сегодняшней встрече с врагом. Придется ли нынче драться, или турок все-таки убежит опять?
Это занимало всех — от брамсельного матроса до трюмного.
Васька Легостаев, молодой матрос, еще мало разбирался в морском деле. Он слушал, что говорят старшие, видавшие виды моряки.
У их единорога, подле которого сидел Васька, беседу направляли двое: старик канонир Андрей Власьич и подошедший к ним урядник.
Приятели, как обычно, спорили.
— Не хочет турок принять бой, — заметил Власьич.
— Сегодня ему несподручно: он под ветром, — поправил его Зуб.
— А как же в тот раз мы под ветром дрались? Нам сподручнее было, что ль?
— То мы, а то он… Уйдет. Не догнать!
— Еще бы не уйти: у него паруса бумажные.
Урядник усмехнулся:
— Не в одних парусах дело. У него корабли обшиты медью. А наши — тяжелы на ходу.
Секунду помолчали. Потом Власьич обратился к молодым:
— Поглядите-ка, ребята, у кого глаза поострее: сдается мне, что у турка задние корабли отстают…
— Это так оказывается только, — буркнул Ефим Зуб.
— Отстают, дяденька! — весело доложил Васька Легостаев.
— Отстают!
— Глянько-сь, и адмирал наш увидал, повеселел, смеется! — заговорили артиллеристы.
— Я ж сказывал: сколько ни тянуть, а надо будет отдать! — с торжествующим видом посмотрел на урядника Власьич.
Все оживились:
— Что-то теперь будет?
— Оттяпаем ему хвост, вот что будет!
С каждой минутой становилось яснее, что задние турецкие суда вскоре окажутся отрезанными.
Адмирал Ушаков ходил, посмеиваясь от удовольствия: все-таки будет так, как он хочет. Либо капудан Гуссейн пожертвует своим арьергардом, либо должен будет принять бой, который навязывал ему Ушаков.
По морю прокатился пушечный выстрел: капудан сигналил своим кораблям поворачиваться.
Турки все-таки не ушли от боя.