свидетель, у него было больше денег, чем он сам мог истратить. И все-таки Сид завидовал Ли из-за более крупного состояния. Оба — и Сид и Шила — часто ссылались на то, что Ли “родился богатым, не заработав ни гроша”. Когда Элайн рискнула предположить, что Ли вот уже несколько лет успешно ведет семейные дела, Сид фыркнул:

— Кто же не сделает деньги, если у него есть стартовый капитал? Если у вас есть деньги, вы можете сделать еще, даже если не имеете к этому способностей.

Жаркое солнце изливалось на Элайн наподобие меда, обжигающего меда. Девушка покрылась испариной. Кресло под ней, шезлонг из пластика и соломы, казалось, становились жестче и неудобнее с каждой минутой.

Когда весенние птицы у них над головами устремлялись вниз и окликали друг друга, их голоса, искаженные жарой, превращались в леденящие душу вопли, от которых у нее по спине бегали мурашки.

В конце концов она узнала, что Сид Бредшоу и Ли Матерли учились в средней школе в одном и том же классе, поступили в один и тот же колледж. Бредшоу происходил из гораздо менее состоятельной семьи и считал, что целью всей его жизни является “утереть нос” Ли Матерли, доказать ценность того, что ты когда-то жил в бедности. Он растолковывал преимущества бедного детства так же громогласно, как предупреждал об опасности питания продуктами с повышенным содержанием холестерина. Он испытывал неудовлетворенность из-за того, что не сколотил такого состояния, каким распоряжались Матерли, и знал, что никогда не сколотит. Он не мог наслаждаться своими собственными достижениями, своим собственным богатством. Вместо этого ему нужно было добиться желанного превосходства над Матерли, высказываясь против них и пытаясь умалить их в глазах других. Все это было очень печально — и глупо. Детское соперничество разрушило взрослую жизнь Сида Бредшоу.

— Скажите, — поинтересовалась Шила, пока Элайн пыталась придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, — вам не страшно жить в том самом доме, в котором когда-то жила Амелия?

— А почему мне должно быть страшно? Сид протянул:

— Вы хотите сказать, что вам никто не рассказывал...

— Про Сочельник? — добавила Шила. Скуку и недовольство этими людьми как будто смыло свежим дождем. Элайн сказала:

— Джейкоб намекал на какую-то трагедию, но я не знаю всей истории.

— Учитывая последнее убийство, не годится держать вас в неведении, — заявила Шила. Теперь глаза ее заблестели. Она облизала губы, сгорая от желания поделиться скандальной историей. Она была заражена болезнью мужа — неизлечимой завистью.

— Вы жили здесь тогда — пятнадцать лет назад? — спросила Элайн.

— Нет, — хмыкнул Сид Бредшоу. — Мы родились не в таком доме. Нам пришлось долго работать, чтобы поселиться здесь. Работать! Вот уже десять лет, как мы живем здесь. Мне не было и тридцати шести, когда мы заключили контракт на строительство этого дома. — Он гордился своими ранними успехами.

— Тогда откуда вы знаете о Сочельнике и.

— Все в городе знают об этом, — объяснила Шила. — Возможно, и в штате, и в округе. Это было громкой новостью! — Она содрогнулась, но выражение лица получилось нарочитым и фальшивым.

— Не могли бы вы... рассказать мне об этом? — спросила Элайн. Она знала, что история каким-то образом выставит в невыгодном свете имя Матерли, но не могла побороть искушение узнать наконец, что именно случилось в столь давние времена.

— Это была Амелия Матерли, — начала Шила. Голос ее понизился до трагического шепота, как будто она говорила в присутствии покойника или в стенах храма. — Никто никогда не считал ее нормальной. Она славилась своим крутым нравом. Ни один торговец в городке — а этот пригород был тогда еще маленьким городком — не избежал ее ярости. Соседи находили невозможным ладить с ней, как подобает достойным людям. Она страдала снобизмом — и кое-чем похуже.

— Худшее и привело к тому кошмару в Сочельник, — добавил Сид. Он так же театрально передернулся и приложился к выпивке.

Шила рассказывала:

— Деннису было тогда десять лет. Его брату, Гордону, семь. Двое маленьких детей, не понимавших, какое зло заключено в их доме. — Она покачала головой с явным сочувствием к маленьким детям, потом продолжила:

— У Ли и Амелии было тогда еще двое детей, двойняшек. Их звали Лана и Лаура. Две милые маленькие девочки, возрастом примерно в десять месяцев.

Элайн подумалось — она в точности знает, к чему идет дело. И не хочет слушать об этом.

И все-таки она не сделала никаких попыток прервать рассказ Шилы, загипнотизированная жарой, щебетом птиц, влажностью, которая была подобна покрывалу, и бубнящим рассказом о мучительном, непроходящем кошмаре, который эта завистливая, загорелая и несчастная женщина раскрывала перед ней, обратившейся в слух.

Шила говорила:

— Она была одна в доме с двойняшками, когда свихнулась.

Птицы камнем падали вниз у них над головами. Птицы клекотали друг другу. Солнце жарило нещадно, как раскаленная докрасна спираль электропечи.

Шила говорила:

— Ли уехал с двумя мальчиками за покупками к Рождеству. У Джерри и Бесс был выходной, и они гостили в доме сестры Бесс, в Маунт-Кармеле. Пол тогда не жил с ними. Кажется, он преподавал в каком-то университете в Техасе — это было его пятой или шестой работой. Вскоре после этого его уволили. Он никогда не мог закрепиться где-нибудь, этот человек. Так или иначе, Амелия была дома с Ланой и Лаурой, а больше никого.

Гнетущая жара.

Птицы.

Лед в стакане растаял.

'Уходи!” — говорила она себе.

Но она должна была узнать.

— Каждому было видно, что женщина не в себе, — вставил Сид. — Каждый, у кого есть здравый смысл, не сделал бы такой глупости, как оставить ее дома наедине с этими беззащитными малышками.

Шила бросила на мужа 'взгляд, говоривший:

'Дай мне рассказать историю”, и он сомкнул рот на ободке своего стакана. Она вновь заговорила:

— Джейкоб работал в городе, пополняя запасы продуктов в ресторанах для праздничных обедов, которые там предстояло подавать. Он добрался домой чуть позже пяти вечера и обнаружил ее — и то, что она натворила.

Шила выпила.

'Говори же!” — мысленно подстегивала Элайн женщину. Ей не нравилось, как Шила тянет, добиваясь наибольшего эффекта. Историю о любой трагедии нужно рассказывать быстро и просто, чтобы причинить как можно меньше боли.

— Она пришла с ножом к двойняшкам, туда, где они лежали в своих колыбелях, — выпалила Шила. Она прикончила свою выпивку. — Она полосовала их снова и снова до тех пор, пока от них почти ничего не осталось.

Непроизвольно, бессознательно Элайн наклонилась вперед в кресле, как будто поддаваясь какой-то боли в животе.

— Она убила их, — закончила Шила. — И попыталась убить Джейкоба Матерли, когда тот подошел к ней, стоявшей на коленях в крови, у колыбели. У него было сильно порезано плечо, но он вырвал нож из ее руки. Потом она побежала и споткнулась на ковровой дорожке в конце лестницы. Она летела с нее до самого первого этажа. Когда Джейкоб нашел ее, она уже была мертва.