внимательна, восхищена и зачарована.

Он встречал её в другом месте и в другое время, но никак не мог вспомнить, где и когда. Её лицо было захватывающе знакомым, особенно глаза. Хорошо, почти близко, зная её, он чувствовал, что в действительности никогда прежде не был с ней знаком. Это было любопытно. Такую красивую женщину было бы трудно забыть.

Вот такими приятными раздумьями был охвачен Алекс Хантер. Пока ему не было скучно. Возбуждённый, с затаённым дыханием, он смотрел и слушал. Он хотел её.

Когда Джоанна Ранд допела свою последнюю песню и аплодисменты стихли, оркестр перешёл к танцевальной программе. Пары теснились на небольшой площадке перед сценой. Снова завязался разговор, местами раздавались смех и музыкальное позвякивание посуды. Как и каждый вечер, Джоанна улучила момент с края сцены окинуть взглядом свои владения. В ней поднималось чувство гордости: она была хозяйкой чертовски уютного местечка.

Будучи певицей и владелицей ресторана, Джоанна Ранд была к тому же и превосходным дипломатом. По окончании своего первого часового выступления она не уходила за занавес и не ждала в уборной до десятичасового выхода. Вместо этого она спускалась со сцены в своём роскошном платье из плиссированного шелка и неторопливо расхаживала между столиками, награждаемая комплиментами, обмениваясь любезностями, отвечая на поклоны, останавливаясь, чтобы узнать, достаточно ли вкусен был обед, приветствуя новых посетителей и мило болтая с завсегдатаями. Джоанна знала, что хороший стол, романтическая атмосфера и качественная программа были достаточными условиями, чтобы ресторан приносил прибыль, но ей хотелось высшей степени успеха: было бы совсем не лишним, если бы о нём в городе ходили легенды. Она знала, что людям лестно удостоиться персонального внимания хозяйки, и сорок минут перерыва между выходами, проведённые в зале каждый вечер, стоили тысяч долларов, вложенных в дело.

Она увидела привлекательного американца с аккуратно подстриженными усами, уже третий вечер приходившего сюда. В предыдущие два раза они едва ли обменялись десятком слов, но Джоанна почувствовала, что им суждено недолго оставаться чужими. На каждом представлении он садился за маленький столик около сцены и смотрел на неё с такой однозначной страстностью, что она избегала встречаться с ним взглядом из страха сбиться и забыть слова песни. После каждого представления, во время её выходов к посетителям, она, и не глядя на него, знала, что он пристально наблюдает за каждым её движением. Джоанна думала, что могла выдержать его взгляд, но чувствовала себя, как под микроскопом. Хотя это пристальное внимание бросало в дрожь, оно было в то же время и любопытно приятным, и она, более чем просто с удовольствием, увидела его снова.

Когда она подошла к его столику, он встал и улыбнулся, высокий, широкоплечий, но одетый с европейской элегантностью, несмотря на свой неуклюжий размер. На нём был надет темно-серый в синюю полоску костюм-тройка, гармонировавший со сшитой на заказ рубашкой и жемчужно-серым галстуком.

- Когда вы исполняли 'Эти глупости' или 'Мы поменялись ролями', - произнёс незнакомец, - я вспоминал Хелен Уард, когда она пела с Бенни Гудманом.

- Это было сорок лет назад, - ответила Джоанна. - А вы не на столько стары, чтобы помнить Хелен Уард.

- Допустим, я не был на её концертах. Мне всего лишь сорок лет. Но у меня есть все её записи, и, мне кажется, вы лучше, чем она.

- О, она была удивительна, - сказала Джоанна. - Вы мне слишком льстите.

- Я просто констатирую факт.

- Вы любите джаз?

- Главным образом свинг.

- Так нам нравится один и тот же уголок в стране под названием Джаз.

- Очевидно, - сказал Хантер, обводя взглядом толпу. - Это японцы. А мне говорили, что 'Прогулка в лунном свете' ночной ресторан для переселенцев из Америки и разборчивых туристов. Но девяносто процентов ваших посетителей - японцы.

- Они относятся с большим уважением к музыке, родившейся в Америке, чем большинство самих американцев, - сказала Джоанна.

- Свинг - единственная музыка, которая меня когда-либо сколь-нибудь интересовала. - Он поколебался, а затем произнёс:

- Позвольте заказать для вас коньяк, но поскольку это заведение принадлежит вам, не думаю, что было бы правильным отказаться.

- Кроме того, - сказала Джоанна, - я не позволила бы вам так поступить. Я закажу для вас коньяк.

Он выдвинул для неё стул, и она села.

К столику подошёл официант и поклонился им обоим. / Джоанна сказала ему по-японски:

- Ямада-сан, принесите нам два бокала Реми Мартин.

Официант поспешил к стойке бара в дальней части зала.

Американец не сводил с Джоанны взгляда:

- Вы знаете, у вас действительно необычный голос. Лучше, чем у Марты Тилтон, Маргарет Маккрей, Бетти Ван...

- ... Эллы Фитцджеральд?

На мгновение задумавшись, он ответил:

- Ну, она не относится к тем, с кем вас стоило бы сравнивать.

- В самом деле?

- Я имел в виду, что её стиль крайне отличается от вашего. Это всё равно что сравнивать яблоки и апельсины.

Джоанна рассмеялась его дипломатическому ходу:

- Итак, я не лучше, чем Элла Фитцджеральд. Хорошо. Я рада, что вы это сказали. А то я начала думать, что вы совсем нетребовательны.

- У меня очень высокие требования, - произнёс он тихо, - и вы более чем соответствуете им.

Пристальный взгляд его чёрных глаз посылал непрерывную серию электрических разрядов, проходящих через неё. 'Боже милостивый, - подумала Джоанна, - я отвечаю ему, как зелёная девчонка'. Она не только чувствовала, как он раздевал её глазами, - мужчины делали это каждый вечер, когда она выходила на сцену, - он раздевал её дальше тела: он обнажал её сущность, в одно мгновение узнав всё, что у неё есть за душой, каждый изгиб её плоти и мысли. Она никогда не встречала мужчину, который бы с такой страстью был сконцентрирован на женщине, как будто все другие люди на земле перестали для него существовать. Джоанна снова почувствовала то особенное сочетание неловкости и удовольствия находиться в центре его и только его внимания.

Когда принесли заказанный Реми Мартин, она использовала это как предлог, чтобы оторвать от него взгляд. Медленно потягивая коньяк, она закрыла глаза, чтобы переключиться. Окунувшись на время в темноту, она размышляла над тем, что когда он смотрел в её глаза, то передавал ей частичку собственной страсти, ибо она совершенно перестала воспринимать шумный зал вокруг: звон стаканов, смех и оживлённый разговор, даже музыку. Теперь всё это возвратилось к ней после полосы темноты, внезапно обрушившись на неё.

Наконец, Джоанна открыла глаза и сказала:

- Мне неудобно, но я не знаю вашего имени.

- А вы уверены, что не знаете? - спросил он. - У меня такое чувство... что мы раньше встречались.

Она нахмурилась.

- Не припоминаю.