- И вы боитесь того, к чему я все это веду, - добавил Алекс.

- Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю не правду?

- Нет, я не могу обвинить вас в этом. Я только...

- Тогда в чём вы обвиняете меня?

- Ни в чём, Джоанна, если вы...

- А я чувствую себя так, как будто вы обвиняете меня.

- Извините, я не хотел произвести на вас такое впечатление. Но вы реагируете так, как будто я сказал, что вы виноваты в каком-либо преступлении. Я совершенно в это не верю. На самом деле, я думаю, что другие люди повинны в преступных действиях по отношению к вам. По-моему, вы - жертва.

- Жертва чего?

- Я не знаю.

- Кого?

- Я не знаю.

- Господи, да что же это! - закричала Джоанна, выйдя из себя, и, кажется, при этом она поняла всю неловкость своего поведения. Через боковое окно автомобиля она стала смотреть на проходящие по улице Шийо машины и мотоциклы, а когда снова повернулась к Алексу, уже держала себя в руках:

- Это невозможно. Но как бы то ни было, вы меня заинтриговали. Я должна знать, как вы пришли к столь странному выводу.

Алекс продолжал как ни в чём не бывало:

- Однажды ночью в июле 1972 года, летом, когда Лиза Шелгрин окончила первый курс Джорджтаунского университета, она исчезла с виллы её отца на Ямайке, где находилась на каникулах. Кто- то проник в её спальню через незапертое окно. И хотя повсюду были видны следы борьбы и пятна крови на постельном белье и на подоконнике, никто в доме не слышал её криков. Стало ясно, что её похитили, но никакого требования выкупа не было. Полиция считала, что она была похищена и убита. Сексуальный маньяк, решили они. С другой стороны, они не смогли найти её тело, поэтому и не могли утверждать, что она мертва. По крайней мере, не сразу до того, как они провели тщательнейшее расследование. Имея дело с сенатором США, власти Ямайки делали все возможное, чтобы найти девушку. Через три недели Шелгрин потерял всякое доверие к полиции острова. Будучи сам из окрестностей Чикаго и по рекомендации одного из его друзей, кто пользовался услугами моей компании, Шелгрин попросил меня вылететь на Ямайку на поиски Лизы. Мои люди работали по этому делу в течение десяти месяцев, пока Шелгрин не сдался. Мои самые лучшие восемь или девять человек отдавали всё время и силы, как и местные полицейские, чтобы выяснить на месте всё, что можно. Для сенатора это было недёшево, но он не скупился. В этом ему надо отдать должное. Он очень волновался о своей дочери. Но дело не продвигалось ни на йоту, задействуй мы хоть десять тысяч человек. Я имею в виду, что это дело было из нераскрываемых - идеальное преступление. Это было одно из двух крупных расследований, в которых мы потерпели полный провал, с тех пор как я взял дело в свои руки.

Такси повернуло за угол, 'Лунный свет' находился за квартал впереди.

- Но почему вы думаете, что я - Лиза Шелгрин?

- У меня, по крайней мере, две дюжины причин на это. Например, вам столько же лет, что и ей, если бы она все ещё была жива. Самое главное, вы - вылитая она, только десять лет спустя.

Насупившись, Джоанна произнесла:

- У вас есть её фотография?

- Не со мной. Но я скоро получу её.

Такси остановилось около тротуара перед 'Прогулкой в лунном свете'. Водитель выключил счётчик, открыл дверь и начал выходить.

- Когда у вас будет фотография, - сказала Джоанна, - мне бы очень хотелось увидеть её. - Она протянула руку в почти царственном жесте, подразумевая, что Алекс возьмёт её. Когда он коснулся её руки, Джоанна сказала:

- Благодарю за чудесный обед. Надеюсь, он вам понравился так же, как и мне, и извините за испорченную прогулку по городу.

Алекс понял, что она прощается с ним, и произнёс:

- Может быть, выпьем и ...

- Не сейчас, Алекс, - внезапно она отдалилась, как будто хотела и могла дать ему не более, чем маленькую частичку своего внимания. - Я чувствую себя нехорошо.

Водитель открыл её дверцу, и она начала выбираться из машины.

Алекс держал её руку в своей до тех пор, пока она, остановившись, не оглянулась на него.

- Джоанна, нам надо много о чём поговорить.

- Нельзя ли сделать это в другой раз?

- А разве вам не интересно?

- Мне не настолько интересно, насколько я больна: подташнивает, голова болит... Должно быть, я что-то съела не то, а может, переволновалась.

- Хотите, пошлю за доктором?

- Нет, нет. Мне надо всего лишь прилечь.

- Когда мы сможем поговорить? - Он почувствовал, что их разделяет целый океан, чего не было всего минуту назад, и с каждой секундой этот океан становился все шире и глубже. - Сегодня? Между вашими выходами?

- Да, - сказала она рассеянно, - тогда и поговорим.

- Обещаете?

- Обещаю, - ответила она. - Ну, правда, Алекс, бедный шофёр умрёт от воспаления лёгких, если ещё хоть чуть-чуть подержит дверцу. Сейчас, пожалуй, все пятнадцать градусов мороза.

Неохотно Алекс отпустил её руку.

Когда Джоанна выходила из такси, порыв ледяного ветра ворвался внутрь и ударил Алекса в лицо.

Джоанна почувствовала опасность. Она вдруг поняла, что каждый её шаг наблюдается и фиксируется.

Она заперла дверь в квартиру, прошла в спальню и также закрыла и эту дверь.

С минуту она стояла посреди комнаты, прислушиваясь, затем налила двойной коньяк из хрустального графина, быстро выпила, налила ещё и поставила свой бокал на тумбочку.

В комнате было слишком жарко.

Душно. Как в тропиках.

У неё выступил пот.

Каждый глоток воздуха обжигал ей лёгкие.

Джоанна чуть приоткрыла окно, разделась, бросив одежду на пол, и обнажённая растянулась на шёлковом покрывале. Она все ещё чувствовала духоту. Её пульс бился учащённо, кружилась голова. Появились лёгкие галлюцинации, ничего нового для неё: образы, которые стали частью других дней и ночей, когда у неё было подобное настроение, как сегодня. Казалось, потолок опускался между стенами, как в камере пыток в одном из старых фильмов о Тарзане. А матрац, который ей нравился за его жёсткость, теперь размягчился от её прикосновения, не в реальности, но в её уме: он стал студенистый и обтекал её, как живое амёбовидное существо. Нет. Бред. Нечего бояться. Джоанна сжала зубы и попыталась внушить себе, что все эти ощущения ложны, но это было свыше её сил.

Она закрыла глаза и немедленно открыла их, напуганная краткой обманчивой темнотой.

Ей было знакомо это особое состояние ума, эти ощущения, этот неясный страх. Такое случалось с ней каждый раз, когда она позволяла дружбе развиться в нечто большее, чем просто случайное знакомство, больше, чем обычное желание - в особенную близость любви. Она хотела Алекса Хантера, но она не