то, что говорила неоднократно на протяжении последних двух часов. Даже если после катастрофы каким-то волшебным образом уцелели два человека, то очень маловероятно, что одним из них была твоя Нина. Не стоит взваливать на себя ответственность за весь мир, и не надо самому себе подрезать сухожилия.
Джо кивнул.
– Обещай мне, – требовательно сказала Барбара.
– Обещаю.
– Ее нет, Джо…
– Может быть.
– Будь к этому готов.
– Постараюсь.
– А теперь тебе пора идти.
Джо открыл дверцу и вышел в дождь.
– Желаю удачи, – сказала Барбара.
– Спасибо.
Он захлопнул дверцу, и Барбара тут же отъехала.
Он уже отпирал свой 'Форд', когда впереди скрипнули тормоза. Подняв голову, Джо увидел, что 'Эксплорер' возвращается задним ходом. Его красные задние огни горести на мокрой мостовой.
Распахнув дверцу, Барбара выскочила из машины и, шагнув к нему, крепко обняла.
– Ты замечательный человек, Джо Карпентер.
Джо обнял ее в ответ, но слова не шли на ум, и он промолчал. Потом Джо вспомнилось, как сильно ему хотелось ударить ее там, на крыльце, когда она продолжала упрямо настаивать на том, что Нина скорее всего умерла. Теперь ему было стыдно за себя, за свою неожиданную ненависть, а столь откровенное проявление дружеских чувств смутило его еще и потому, что, когда он впервые нажимал на звонок у дверей дома Барбары, он не мог и предположить, что ее поддержка и дружеское участие будут значить для него так много – гораздо больше, чем он мог ожидать.
– Любопытно, как это получилось, – сказала Барбара. – Я узнала тебя всего несколько часов назад, а провожаю словно родного сына.
С этими словами она вернулась в машину и захлопнула дверцу.
Джо забрался в свой 'Форд' и, глядя в зеркало заднего вида, следил за тем, как удаляются задние огни 'Эксплорера'. Наконец Барбара свернула на свою подъездную дорожку и исчезла в гараже.
Мокрые стволы берез на противоположной стороне улицы ярко белели в дождливой темноте, а густой мрак в промежутке между ними напоминал открытые врата в неведомое и опасное будущее.
Джо торопился в Денвер и гнал машину, не обращая внимания на ограничение скорости. Одежда его промокла насквозь, и он попеременно включал то 'печку', то кондиционер, надеясь просохнуть до приезда в аэропорт.
Ни холода, ни жары он не чувствовал – надежда отыскать Нину полностью владела им.
Несмотря на данное Барбаре обещание, он продолжал считать, что его дочь жива, и это было единственной вещью в новой, измененной реальности, которая казалась ему абсолютно правильной. Нина жива, Нина где-то поблизости, и скоро он увидит ее. Она была его маленьким солнцем, ласкавшим тело и согревавшим душу; она была везде, и, хотя Джо не мог видеть ее саму – как не видны ультрафиолет или инфракрасные лучи, – он замечал, как присутствие Нины освещает весь мир, согревает его и заставляет оживать.
Это новое чувство нисколько не напоминало зловещие ощущения, которые частенько заставляли Джо бросаться в погоню за призраками. Тлевшая в его душе надежда превратилась в нечто осязаемое и больше не проскальзывала между пальцами, как дым или туман.
Джо был почти счастлив – точнее, ближе к счастью, чем когда бы то ни было на протяжении года, однако каждый раз, когда его сердце слишком переполнялось радостью, острое чувство вины ставило все на свои места. Даже если он найдет Нину – когда он ее найдет, как позволил себе думать Джо, – ни Крисси, ни Мишель ему уже не вернуть. Они были потеряны для него навсегда, и Джо казалось непростительным эгоизмом радоваться тому, что ему удалось вернуть себе одного близкого человека из троих.
Вместе с тем желание знать правду, которое и привело Джо в Колорадо, нисколько не ослабело и почти равнялось лихорадочно-жгучему стремлению разыскать свою младшую дочь, которое теперь бушевало в груди Джо с силой, намного превосходящей обычное безумие и обычную одержимость.
В аэропорту Денвера Джо вернул арендованный автомобиль, оплатил счет, а в обмен получил подписанную им залоговую квитанцию на кредитную карточку. До рейса оставалось еще пятьдесят минут.
Прохаживаясь по залу ожидания, Джо понял, что умирает от голода. Ничего удивительного в этом не было, поскольку, если не считать пары печений и чашки кофе, которыми угостила их Мерси Илинг, он ничего не ел со вчерашнего вечера, когда по пути в дом Норы Ваданс сжевал на ходу два чизбургера и – несколько позднее – шоколадный батончик.
В аэропорту было несколько кафе, и Джо направился к ближайшему из них. Там он заказал двойной сандвич, тарелку картошки фри по-французски и бутылку пива.
Никогда еще ветчина не казалась ему такой вкусной. Расправившись с бутербродом, Джо облизал с пальцев майонез и приступил к хрустящей картошке с маринованным укропом, из которого брызгали во все стороны крошечные капельки пахучего сока. Пожалуй, впервые с того, прошлого августа Джо не просто поглощал пищу, а наслаждался ею.
Джо подошел к посадочным воротам, имея в запасе двадцать минут, но тут его внезапно затошнило с такой силой, что он почти бегом бросился к мужскому туалету. Когда он ворвался внутрь и заперся в кабинке, тошнота странным образом прошла, и, вместо того, чтобы скорчиться над унитазом, Джо привалился спиной к запертой дверце и заплакал.
Он не плакал уже несколько месяцев, и ему было непонятно, что заставило его так горько рыдать именно сейчас. Может быть, он плакал от предчувствия счастья и скорой встречи с Ниной, а может быть, потому, что боялся никогда не найти ее или потерять во второй раз. Не исключено, что он заново оплакивал потерю Мишель и Крисси, или же на него так сильно подействовало то, что он узнал о судьбе рейса 353 и его пассажиров.
Скорее всего на него обрушилось все сразу.
Джо понял, что теряет контроль над своими чувствами и эмоции захлестывают его, и приложил все усилия, чтобы совладать с ними. Не много же от него будет толку, если он позволит себе так стремительно переходить от эйфории к отчаянию!
С покрасневшими от слез глазами, но уже вполне владея собой, Джо поднялся на борт самолета, следующего рейсом до Лос-Анджелеса в тот самый момент, когда пассажиров в последний раз попросили занять свои места.
Когда 'Боинг-737' оторвался от взлетной полосы, сердце Джо застучало так громко, что ему показалось, что сейчас его услышат все пассажиры в салоне. Непроизвольно он вцепился руками в подлокотники кресла, ибо в какое-то мгновение ему показалось, что он сейчас упадет головой вперед – упадет и больше не поднимется. Когда головокружение прошло, Джо понял, в чем дело: он отчаянно боялся подниматься в воздух. Во время полета в Денвер он ни капли не трусил, но сейчас его охватил самый настоящий, первобытный ужас, и объяснение этому могло быть только одно. Случись что с самолетом по пути на восток, и Джо только приветствовал бы свою смерть – так велики были его отчаяние и чувство вины перед погибшей семьей, но сейчас, когда 'Боинг' взял курс на запад, он не мог позволить себе погибнуть даже в силу нелепой случайности. Теперь у него появилась цель, ради которой он должен был, обязан был жить.
К счастью, страх и острое чувство опасности скоро притупились, но, даже когда самолет набрал расчетную высоту и выровнялся, Джо продолжал нервничать. Он слишком хорошо представлял себе, как один пилот поворачивается к другому и спрашивает: 'Мы записываем?..'
Как Джо ни старался, ему так и не удалось выбросить из головы последние слова Делроя Блейна, поэтому он вытащил из внутреннего кармана куртки три сложенных листка бумаги и развернул их на коленях. Он надеялся, что, просмотрев их еще раз, сможет увидеть что-то такое, чего ни он, ни Барбара не заметили. Кроме того, Джо казалось, что ему удастся
