прибавить:

«Ври больше».

— Нет-нет. Он прогрызает угольные пласты или пласты других пород, содержащих алмазы. Добравшись до алмаза, он заглатывает его вместе с окружающей породой, переваривает ее, а сам алмаз поступает в полировочную камеру, покрытую изнутри сотнями тончайших жестких ворсинок. Ворсинки очищают алмаз от остатков породы. — Манфред скальпелем показал, где это происходит. — Затем алмаз исторгается из задней части тела.

Энтомолог выдвинул средний ящик стола, достал сложенный белый платок и развернул. В платке оказалось три красных алмаза — значительно мельче того, который Бобби показывал Ван Корверу. И все же стоили они, судя по всему, немалые деньги: сотни тысяч каждый, а то и миллионы.

— Вот что я обнаружил в разных участках пищеварительной системы.

На самом крупном местами сохранились остатки черной, серой, бурой корки.

Бобби изобразил недоумение:

— Какие же это алмазы? Ни разу не видел красных алмазов.

— Я тоже. Поэтому я обратился к одному профессору. Он геолог, занимается как раз камнями. Среди ночи поднял его с постели и показал эти камешки.

Бобби взглянул на раскормленного ирландца-сумоиста. Тот все так же сидел в углу и молчал. Видно, речь не о нем.

Манфред пустился рассказывать о необычайной ценности красных алмазов. Ничего нового он Бобби и Клинту не сообщил, но те сделали вид, что слышат об этом впервые.

— Получив эти сведения, я понял, что мои подозрения относительно этого существа подтверждаются. И я отправился прямо к доктору Гэвеноллу, хотя было почти два часа ночи. Он натянул тренировочный костюм, обулся, и мы вернулись сюда. С тех пор работаем не покладая рук и не верим своим глазам.

Толстяк наконец поднялся с места и подошел к столу.

— Роджер Гэвенолл, — представил его Манфред. — Роджер — генетик, специалист по рекомбинации ДНК[11]. Он широко известен своими новаторскими разработками в области генной микроинженерии, и ваша находка может стать ценным вкладом в эту область.

— Виноват, — прервал Бобби. — Из ваших объяснений я понял только одно слово — «Роджер». Все остальное для меня темный лес. Объясните, пожалуйста, как-нибудь подоступнее.

Но на помощь коллеге пришел сам доктор Гэвенолл.

— Я генетик, работаю с прицелом на будущее, — принялся растолковывать он. Голос у него оказался неожиданно певучий, как у ведущего телевикторины. — В обозримом будущем генная инженерия будет осуществлять преобразования только на микроуровне — создавать новые полезные бактерии, исправлять генетические дефекты для профилактики и лечения наследственных болезней. И все же недалек тот день, когда мы сможем создавать полезные виды животных и насекомых. Наступит эпоха генной макроинженерии. Можно будет вывести прожорливого истребителя комаров, и в тропических районах Флориды уже не придется распылять ядохимикаты. Или представьте себе корову вдвое меньше нынешней: благодаря регуляции обмена веществ ест она меньше, а молока дает вдвое больше.

Не посоветовать ли ему объединить оба изобретения? Пусть выведет корову-малютку, которая уплетает только комаров, а молока дает втрое больше. Нет уж, решил Бобби, лучше помалкивать: шуточка наверняка придется ученым мужам не по вкусу. Ох, недаром на него напала охота зубоскалить: так он пытается заглушить потаенный страх, который вызывает у него дело Полларда, приобретающее все более зловещую окраску.

— Это существо, — Гэвенолл указал на поднос с расчлененным жуком, — вовсе не творение природы. Это, несомненно, организм искусственного происхождения. Все его органы самым невероятным образом подчинены выполнению определенной задачи. Настоящий биологический автомат. Чистильщик алмазов.

С помощью пинцета и скальпеля Дайсон Манфред осторожно перевернул насекомое — или не насекомое — вверх угольно-черным панцирем с красными крапинками по краям.

Бобби почудилось, что изо всех углов несутся шорохи. Жаль, сюда не проникает дневной свет: деревянные жалюзи на окнах плотно закрыты. А жукам только того и надо. Лампы, правда, горят, но такой свет им не страшен. Вот возьмут и расползутся из своих ящиков, станут сновать у Бобби по ботинкам, заберутся по носкам в штанины…

Нагнувшись, так что отвислый живот заколыхался над столом, Гэвенолл указал на багровый ободок панциря.

— Нам с Дайсоном пришла одна и та же мысль. Мы перерисовали эти крапинки и показали одному стажеру с кафедры математики. Он подтвердил, что это, несомненно, бинарный код.

— Как универсальный штрих-код на всех товарах в продовольственных магазинах, — пояснил энтомолог.

— То есть как бы личный номер жука? — спросил Клинт.

— Вот-вот.

— Как… гм… как номерной знак автомобиля?

— Что-то в этом роде, — согласился Манфред. — Мы еще только собираемся отколоть кусочек этого красного вещества и провести анализ, но уже сейчас можно предположить, что оно окажется каким-то керамическим материалом, который был распылен по краям панциря или нанесен иным способом — Только представьте, — подхватил Гэвенолл, — что где-то усердно добывает алмазы — красные алмазы — целая армия таких существ и у каждого свой серийный номер. По этим номерам их и различает тот, кто их создал и задал им работу.

Бобби задумался. В какой же части света могут происходить такие чудеса? Ну нет, на этом свете такое едва ли возможно.

— Послушайте, доктор Гэвенолл, раз у вас хватило воображения хотя бы представить себе такое искусственное чудище…

— Такого я себе представить не мог, — твердо сказал Гэвенолл. — Тут никакой фантазии не хватит. Я всего-навсего определил, что это такое. Вернее, попытался определить.

— Ну хорошо, определили. Нам с Клинтом и это не удалось. Так объясните, кому под силу изготовить такого чертяку.

Манфред и Гэвенолл многозначительно переглянулись и промолчали. Молчание затягивалось. Казалось, ученые мужи знают ответ, но предпочитают держать язык за зубами. Наконец, понизив голос, отчего в тоне «телеведущего» зазвучали совсем уж слащавые нотки, Гэвенолл произнес:

— Теория и практика генной инженерии еще не достигли такого уровня, чтобы создавать подобные организмы. Мы даже близко не подошли к… к… Даже близко не подошли.

— Через сколько же лет наука сможет достичь такого уровня? — полюбопытствовал Бобби.

— Это предсказать невозможно.

— Ну хоть приблизительно.

— Через десятки лет? Сотни? Как тут угадаешь?

— Погодите-ка, — не выдержал Клинт. — По-вашему, это существо попало к нам из будущего? На машине времени, что ли?

— Или из будущего, или… из другого мира. Бобби во все глаза уставился на жука. Тварь, что и говорить, мерзкая, но теперь Бобби разглядывал ее с большим уважением, чем минуту назад.

— И вы полагаете, что это биологический механизм, созданный инопланетянами? Продукт внеземной цивилизации?

Манфред беззвучно шевелил губами. Он словно хотел что-то сказать, но от волнения лишился дара речи.

— Вот именно, продукт внеземной цивилизации, — подтвердил Гэвенолл. — По-моему, это более правдоподобное объяснение, чем машина времени.

Между тем Манфред все разевал рот, тщетно силясь заговорить. Костлявая челюсть двигалась, как у богомола, жующего свою неудобоваримую добычу. Вдруг он единым духом выпалил:

— Имейте в виду, этот экземпляр мы не возвратим ни под каким видом. Оставить столь поразительное существо в руках профанов — поступок, недостойный настоящих ученых. Это мы должны его хранить и