А вдруг наличествовал субъект, именуемый Хелмом, который нанял жилище, учинил в нем фотолабораторию, работал, направо и налево раздаривал визитные карточки, снабженные чужим именем? Если так — то зачем? Если так — то зачем целомудреннейшая Китти Дэвидсон поддерживала маскарад, сыпля неимоверными подробностями касаемо нашей воображаемой предбрачной жизни? Шарахаясь при этом от малейшего поползновения возобновить былые утехи?

Хм1 Хелм... Загадочная личность, упорно считающая себя фотографом Полем Мэдденом. Частный детектив, прилежно следивший за преступниками? Уголовник, бежавший от частного либо правительственного сыска? Шпион? Контрразведчик? Бандюга закоренелый или доблестный страж порядка? В любом случае, загадочный Мэдден (Хелм), похоже, нанял самолет, чтобы добраться до канадской глуши, а очутился едва ли не в открытом океане, за сотни миль от предполагаемой цели без аэроплана, без пилота, без памяти... Потом вынырнула, и весьма кстати — привлекательная молодая особа и назвала этого паяца своим благоверным, суженым, богоданным... Тьфу! Такого и в кретиноскопе не показывают, напомнил я себе. Строишь паскудную мыльную оперу на голом, по сути, месте. Лишь оттого, что сдержанная леди не уступила твоим скотским и достомерзостным вожделениям...

Голова начинала болеть. Я потянулся к лежащей в изголовье газете и буквально силой исторг из черепной коробки неподобающие раздумья. Лечащий психиатр заметил ранее, что я не должен предаваться мыслям тревожным, тем паче мятежным... Ха!

Газетенка уведомляла: проливные дожди затянутся. Слава Тебе, Господи, признали: в этом глухом уголке Вселенной и впрямь не стоит засуха... Близ Ванкувера затопило несколько магистральных шоссе. Начисто смыло небольшой городок... А вот и главное угощение дня:

«ВЗРЫВ НА ПАРОМЕ: ТРИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЖЕРТВЫ. Среди погибших — руководитель Reformo...»

Н-да. Но следовало благодарить хотя бы за что-то, способное развлечь и развеять невеселые мысли. Я тщательно прочитал заметку. Сдавалось, мину замедленного действия оставили в багажнике старенького форда, перевозившегося на автомобильной палубе. Часовой механизм отладили так, чтобы рвануло ровно пятьдесят миль спустя после отплытия, когда паром, пересекший пролив, причалит в гавани с непроизносимым для цивилизованного человека индейским названием. По счастью, форд запарковали при погрузке ближе к форштевню, отнюдь не в уязвимой середине битком набитого судна. Гром грянул, но большинство пассажиров находилось в это время на верхних палубах, не успев разгнездиться по своим, стоявшим внизу колымагам. Но даже при этом полтора десятка человек пострадали, а трое отправились к праотцам. Среди этих невезучих оказался известный канадский политик, имя которого не говорило мне ровным счетом ничего. Бедолага обосновался в автомобильном салоне, готовя предвыборную речь и справедливо желая относительной тишины. Звали era Эндрью Мак-Нэр, и верховодил он Движением реформы (что бы сие ни означало), известным среди репортерских межеумков как Reformo.

Быстрые и сноровистые действия экипажа помогли совладать с огнем. Капитан исхитрился ошвартовать искалеченное корыто у надлежащего пирса, чем изрядно облегчил работу пожарным командам. Пассажирам помогли сойти на причал быстро и без потерь. Полиция, как водится, чуток запоздала. В сумятице и спешке немало субъектов успели убраться с глаз долой прежде, нежели порт оцепили. Среди бежавших, безусловно, обретались люди, загнавшие минированную машину на паром. По- видимому, франкоязычные конфедераты...

Далее описывался понесенный кораблем ущерб. Даже мысль о том, что бомбу могли подложить личные враги Мак-Нэра, признали невероятной. Ибо в одном из паромных сортиров (или гальюнов?) — газета, к сожалению, не уточнила: мужском или дамском, — обнаружился напиленный на стену посредством аэрозольного баллончика символ. Три буквы. ПНП. Сиречь, знаменитая террористическая банда. Газета упоминала, что в точности такая же аббревиатура обнаружилась в уборной сан-францисского аэропорта Ла-Гуардиа год назад. Непосредственно перед этим погибло семеро. Бомбу подложили в заде ожидания. С той же самой шайкой связывали железнодорожный взрыв, приключившийся в Торонто, и еще несколько меньших злодейств. Разумеется, не утверждалось, будто ПНП несет полную и всеобъемлющую ответственность в каждом из упомянутых случаев, но...

В дверь палаты постучали. Сестры милосердия в прочий больничный персонал имеют милейшую привычку врываться без предупреждения. Стало быть, посетитель.

Я помедлил. Никто не объявился. Постучали снова. Я глубоко вздохнул. То ли королевская конная прискакала допрашивать, то ли, чего доброго. Министерство транспорта зашевелилось...

— Войдите, — процедил я.

Посетительница — миниатюрная девушка — в конной полиции, безусловно, служить не могла: туда принимают лишь огромных, атлетически сложенных орясин мужского пола. И на следователя из числа знакомых не смахивала. Кажется, я вообще не видал этого раскосого личика прежде.

— Здравствуй, Поль, — промолвила незнакомка. Видимо, я все-таки ошибся.

Вступила она в палату весьма робко и нерешительно. Маленькая, хрупкая, с густыми, черными, коротко стриженными волосами. Тонкие черты, очень красивые на восточный лад. 'Что же,- •подумал я, — надлежит согласиться: у мистера Мэддена вовсе не плохой вкус. Существовал этот субъект в действительности, нет ли, девиц он выбирал с полным знанием дела.

А может, их высматривала загадочная личность, неведомая величина по имени Хелм'.

На девушке был надет очень изящный, тщательно скроенный, ладно пошитый и пригнанный костюм из плотного твида. С юбкой, а не с брюками. Редкостный по нынешним временам вид пары стройных, не сокрытых штанинами ножек едва не поверг меня, ослабленного недугом, в сердечный приступ. Незнакомка натянула поверх туфель небольшие пластиковые калошки, дабы не угробить обувь, шлепая по лужам; облачилась в красный плащ, а через плечо перекинула кожаный ремень внушительной сумки.

Пора было и мне испровещиться хоть единым словом.

— Приветствую, — молвил я. Девушка остановилась подле кровати, поглядела на газету в моих руках.

— Не ужас ли? — осведомилась она. — Этот жуткий взрыв на пароме. Я все прочитала, пока летела сюда из Ванкувера. Сопровождала пилота и груз.

— Ужас, — ответил я.

Два-три мгновения гостья рассматривала меня сверху вниз.

— Прости, не собираюсь навязываться, Поль. Ты когда-то недвусмысленно сообщил, что думаешь о липучках и как не выносишь приставучих. Я отнюдь не собираюсь... Ладно, забудь. Но просто на душе было скверно при мысли, что ты, возможно, лежишь раненый и... гадаешь: а не винит ли тебя Северная авиационная в несчастье, которое постигло Герба?

Она запнулась. Я безмолвствовал. Девушка проворно продолжила с чуть различимым китайским акцентом:

— Об этом и речи нет! Конечно, машину Герба нанял ты — но ведь летать было его куском хлеба! Уверяю: с твоей стороны было даже весьма любезно по-прежнему являться именно в нашу компанию, когда самолет требовался... являться... невзирая ни на что. И ни малейшей вины за тобою не числят. В конце концов, ты понятия не имеешь, как управлять аэропланом; и помочь Гербу, если стряслась беда в воздухе, просто не мог... Утверждают, будто ты все дочиста позабыл. Говорят, подобное сплошь и рядом случается после катастроф. И не нужно каяться, мучиться, выздоровление задерживать лишь оттого, что оказался бессилен в критическую минуту. Даже если... даже если мы теперь не слишком нежные друзья... в любом случае мне следует рассуждать справедливо и с умом... утешить.

— Да, — сказал я. — Справедливость — это чудесно. Еще с минуту гостья изучала меня со странным выражением на лице.

— Вот и все. Пора поспешить или на рейс опоздаю и завязну здесь. Я... конечно, я страшно тоскую по Гербу, но и за тебя очень рада. Рада, что ты уцелел и даже не очень пострадал. Поправляйся, Поль.

Она повернулась и направилась к выходу из палаты.