опубликовал информационные сообщения для прессы; в обмен на различные услуги он уговорил практически всех хотя бы мало-мальски знакомых ему журналистов, пишущих на подобные темы, как-то отметить в своих материалах появление книги Элинор; он организовал в отеле „Рассел', в Блумсбери, ленч по этому поводу и даже лично выбрал туалет, в котором там должна была появиться виновница торжества.
Сама Элинор не одобрила его выбора. Стоя перед зеркалом в примерочной магазина „Фортнум и Мэйсон', она энергично протестовала:
– Что за нелепая идея, Билли! Виданное ли дело – в три часа дня появиться в ярко-розовом муаровом платье для коктейля? Твоя мать сочла бы это до ужаса вульгарным. И потом, нам оно не по карману.
– За него платит Джо Грант, – пресек ее возражения Билли и повернулся к продавщице: – Для фотографий очень важна эффектная шляпка. Будьте любезны, подайте вон тот белый шелковый тюрбан с розовыми страусовыми перьями.
– Для каких фотографий? – спросила Элинор, холодея от ужаса.
Билли внимательно посмотрел на жену. Ей было уже почти тридцать семь, и ее осунувшееся, с более четко обозначившимися чертами лицо, конечно, уже не было прежним румяным личиком юной сестры Дав, но кожа все еще сохраняла свой прекрасный цвет, была гладкой и свежей, а в золотистых волосах не пробивалась седина.
– Жаль, что фотоснимки не передают цвета, – заметил Билли. – После ленча у тебя будет встреча с Энгусом Мак-Бином – это лучший театральный фотограф. Я раскручу тебя по высшему классу!
И он шаг за шагом осуществлял эту раскрутку согласно намеченному им самим плану. Он организовал хорошую прессу и интервью на радио, поездки в книжные магазины, где Элинор давала автографы покупателям своей книги, причем – опять-таки по настоянию Билли – для этих выездов всегда специально брался напрокат белый „роллс-ройс'. Издатели книги взяли на себя эти расходы, хотя и с немалым удивлением, поскольку не привыкли к подобным рекламным кампаниям: все, что они делали раньше, чтобы привлечь внимание к своим новым изданиям, сводилось к рассылке копий рецензий нескольким литературным редакторам.
К удивлению всех, за исключением Билли, „Дневник домохозяйки елизаветинских времен' Элинор Дав пошел нарасхват. Книга была удачно и обильно проиллюстрирована, снабжена скрупулезным историческим комментарием и при этом читалась легко и с интересом: Элинор сумела так живо воссоздать образ леди Рэчел и ее окружения, что читатель, открывая „Дневник', словно погружался в жизнь той далекой эпохи. В беседах с журналистами Билли постоянно повторял, что каждый был бы не прочь получить эту книгу в качестве подарка к приближающемуся Рождеству; его слова также возымели надлежащее действие.
Эдвард, который выдержал экзамены и теперь занимался историей в Мертоне, был бесконечно рад за мать. Но не менее радовала его недавно обретенная свобода. Он любил Оксфорд, а плюс к тому – там у него, впервые в жизни, появилась девушка. Ее звали Джейн, она тоже была студенткой-первокурсницей и тоже изучала историю.
Суббота, 1 января 1938 года
Элинор откинулась на подушки и с удовольствием потянулась, наслаждаясь нещедрым теплом зимнего солнышка. Она все еще не могла привыкнуть к тем переменам, которые произошли в ее жизни. Был Новый год, и впервые за все время, проведенное ею рядом с Билли, у него в этот день не болела голова с похмелья: он стал значительно меньше пить с тех пор, как ему однажды стало совсем худо и врач предупредил, что его организм вряд ли еще долго сумеет выдерживать это постоянное глумление. Он не пожалел красок, и Билли был всерьез напуган перспективой цирроза.
Лежа рядом с Элинор, Билли, как всегда, голый, зевнул и пригладил усы.
– У меня есть для тебя подарок, дорогая. Новый контракт на твою следующую книгу.
– Что на сей раз? Поваренная книга времен Елизаветы?
– Не совсем. Теперь им нужен роман. Накануне Билли ужинал с издателем Элинор и его главным редактором. Сидя среди алого бархата и позолоты кафе „Рояль', они говорили о перспективах дальнейшего сотрудничества; оба полагали, что у Элинор незаурядный литературный дар. Отмечали ее редкую наблюдательность, свежесть восприятия, способность видеть обыденные вещи с неожиданной стороны, говорили, что ее персонажи – не плоские, двухмерные стереотипы, а реальные люди, которые, кажется, вот-вот шагнут со страниц книги навстречу читателю, чтобы побеседовать или поспорить с ним.
Билли слушал, а в голове у него уже роились мысли: бестселлер международного уровня… первый роман… Маргарет Митчелл… „Унесенные ветром'… Голливуд… права на создание фильма по книге…
– Честно говоря, – заключил он наконец, – к нам уже подбирается Билли Коллинз…
К концу ужина договоренность была достигнута.
Билли понимал, что перед ним открываются перспективы новой жизни и что она будет очень похожей на ту, что он вел до войны. Сделав из жены настоящую писательницу с высокими гонорарами, он – в качестве ее менеджера – до конца дней своих избавится от необходимости работать самому.
Когда он обрисовал Элинор, в каком направлении будет отныне развиваться ее жизнь, она растерянно заморгала глазами:
– Да что ты, Билли! Я в жизни не писала романов. Я не сумею. Я не знаю даже, с чего начать…
– Я научу тебя. Это не так уж сложно.
Элинор поняла, что намерения мужа вполне серьезны и что спорить с ним бесполезно – она только впустую потратит время.
– Пойду приготовлю завтрак. – Она выскользнула из постели.
– Нет, – остановил ее Билли. – Завтрак приготовлю я.
Через десять минут перед Элинор уже стоял старенький, в цветочках, поднос с кружкой молока, яблоком и несколькими кусочками хлеба с маслом. Рядом с ними лежала красная тетрадь.
– Вот, – сказал Билли. – Больше тебе ничего не полагается, пока не напишешь десять страниц. И учти, они должны быть написаны хорошо. Я проверю.
