— Я требую, чтобы вы дали мне вашу визитную карточку, сэр, — сказал мистер Нодди.

— Я этого не сделаю, сэр, — возразил мистер Гантер.

— Почему, сэр? — осведомился мистер Нодди.

— Потому что вы поставите ее на камине и будете вводить в заблуждение своих гостей, которые подумают, что у вас был с визитом, джентльмен, сэр, — ответил мистер Гантер.

— Сэр, один из моих друзей навестит вас завтра утром, — сказал мистер Нодди.

— Сэр, я весьма признателен вам за предупреждение, и мною будет отдано специальное распоряжение прислуге спрятать под замок ложки.

В этот момент вмешались остальные гости и стали доказывать обеим сторонам неприличие их поведения, после чего мистер Нодди попросил запомнить, что его отец был такой же почтенный человек, как и отец мистера Гантера; мистер Гантер ответил, что его отец был такой же почтенный человек, как отец мистера Нодди, и что в любой день недели сын его отца был не хуже мистера Нодди. Так как это заявление, казалось, предвещало возобновление спора, последовало новое вмешательство остальных гостей; со всех сторон послышались возгласы и крики, после чего мистер Нодди постепенно уступил наплыву чувств и признался, что он всегда питал горячую привязанность к мистеру Гантеру. На это мистер Гантер ответил, что, в общем, для него мистер Нодди дороже родного брата; услышав такое признание, мистер Нодди великодушно поднялся со стула и протянул руку мистеру Гантеру. Мистер Гантер пожал ее с трогательной горячностью, и присутствующие единодушно заявили, что весь спор был проведен обеими сторонами в благороднейшем стиле.

— А теперь, — сказал Джек Хопкинс, — не худо было бы спеть что-нибудь, Боб, для поднятия духа.

И Хопкинс, побуждаемый бурными рукоплесканиями, немедленно и громко затянул «Бог да благословит короля» на новый мотив, сложенный из двух других: «Бискайского залива» и «Лягушки»[104].

Хор играл существенную роль в пении, а так как каждый джентльмен пел на тот мотив, который лучше знал, эффект получался поистине потрясающий.

В конце припева к первому куплету мистер Пиквик поднял руку, как бы прислушиваясь, и сказал, как только наступило молчание:

— Тише! Прошу прощения. Мне почудилось, будто кто-то кричит с верхней площадки лестницы.

Немедленно воцарилась глубокая тишина. Было замечено, что мистер Боб Сойер сильно побледнел.

— Кажется, опять кричат, — сказал мистер Пиквик. — Будьте добры открыть дверь.

Как только дверь была открыта, все сомнения по этому поводу рассеялись.

— Мистер Сойер! Мистер Сойер! — визжал голос с площадки третьего этажа.

— Это моя квартирная хозяйка, — сказал Боб Сойер, озираясь в великом смятении. — Слушаю, миссис Редль.

— Что это значит, мистер Сойер? — продолжал голос весьма пронзительно и скоропалительно. — Мало вам того, что вы денег за квартиру не платите и вдобавок долгов не возвращаете, а ваши приятели, которые осмеливаются называть себя мужчинами, ругают меня и оскорбляют, вам надо еще весь дом перевернуть вверх дном и в два часа ночи поднимать такой шум, что вот-вот приедет пожарная команда? Гоните этих негодяев!

— Как вам не стыдно! — изрек голос мистера Редля, доносившийся, казалось, из-под одеяла.

— Тебе стыдно! — подхватила миссис Редль. — Почему ты не спустишься вниз и не сбросишь их с лестницы всех до единого? Ты бы это сделал, будь ты мужчиной.

— Я бы это сделал, будь я десятком мужчин, моя милая, — миролюбиво отозвался мистер Редль, — но на их стороне численный перевес, моя милая.

— Тьфу, трус! — отвечала миссис Редль с величайшим презрением. — Намерены вы прогнать этих негодяев, мистер Сойер, или нет?

— Они уходят, миссис Редль, они уходят, — сказал несчастный Боб. — Пожалуй, лучше разойтись, — сообщил мистер Боб Сойер своим друзьям. — Мне кажется, мы слишком шумели.

— Это очень печально, — сказал жеманный джентльмен. — А мы как раз развеселились!

У жеманного джентльмена только что мелькнул проблеск воспоминания об анекдоте, который он забыл.

— С этим трудно примириться, — озираясь, сказал жеманный джентльмен. — Трудно примириться, не правда ли?

— Не следует мириться, — отозвался Джек Хопкинс. — Споем следующий куплет, Боб. Ну-ка!

— Нет, нет, Джек, не нужно, — перебил Боб Сойер. — Это чудесная песня, но лучше нам не петь второго куплета. Очень вспыльчивые люди — жильцы этого дома.

— Может быть, мне подняться наверх и поколотить хозяина? — осведомился Хопкинс. — А может быть, потрезвонить в колокольчик или завыть на лестнице? Вы можете располагать мною, Боб.

— Я глубоко признателен вам, Хопкинс, за вашу дружбу и доброту, — сказал злополучный мистер Боб Сойер, — но, мне кажется, во избежание дальнейших споров мы должны разойтись немедленно.

— Ну, что, мистер Сойер? — раздался пронзительный голос миссис Редль. — Уходят эти грубияны?

— Они ищут свои шляпы, миссис Редль, — ответил Боб. — Сейчас уйдут.

— Уйдут? — повторила миссис Редль, выставляя из-за перил свой ночной чепец как раз в тот момент, когда мистер Пиквик в сопровождении мистера Тапмена вышел из комнаты. — Уйдут! А зачем им было приходить?

— Сударыня… — начал мистер Пиквик, поднимая голову.

— Проваливайте, старый бездельник! — ответила миссис Редль, поспешно сдергивая ночной чепец. — Вы ему в дедушки годитесь, несчастный! Вы хуже их всех!

Мистер Пиквик убедился, что доказывать свою невиновность бессмысленно, и посему поспешно спустился с лестницы и выбежал на улицу, где к нему присоединились мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс. Мистер Бен Эллен, на которого угнетающе подействовали грог и тревога, проводил их до Лондонского моста и во время прогулки поведал мистеру Уинклю, как лицу наиболее подходящему, что он решил перерезать горло любому джентльмену, за исключением мистера Боба Сойера, который осмелится посягать на любовь его сестры Арабеллы. Высказав с подобающей твердостью свое решение исполнить сей мучительный долг брата, он расплакался, надвинул шляпу на глаза и, сделав попытку вернуться домой, стал стучать в дверь конторы рынка Боро, изредка задремывая на ступеньках, и стучал до рассвета в твердой уверенности, что он живет здесь, но позабыл свой ключ.

Когда все гости ушли согласно настойчивой просьбе миссис Редль, злополучный мистер Боб Сойер остался один, чтобы поразмыслить о возможных событиях завтрашнего дня и увеселениях этого вечера.

Утро тринадцатого февраля, которое, — читатели сего правдивого повествования знают это не хуже, чем мы, — было кануном дня, назначенного для слушания дела миссис Бардл, оказалось беспокойным для мистера Сэмюела Уэллера, непрерывно путешествовавшего от «Джорджа и Ястреба» к дому мистера Перкера и обратно с девяти часов утра и до двух часов дня включительно. Нельзя сказать, чтобы это могло содействовать ходу дела, ибо консультация уже состоялась и план действия, который следовало избрать, был окончательно выработан; но мистер Пиквик, находясь в состоянии крайнего возбуждения, непрестанно посылал записочки своему поверенному, содержащие один только вопрос: «Дорогой Перкер, все ли идет хорошо?» — на что мистер Перкер неизменно отвечал: «Дорогой Пиквик, все идет хорошо, насколько это