Юридический колледж привил мне ненависть к исследовательской работе. Я пробыл здесь три года, и почти половина скорбных дней и часов, проведенных тут, была занята копанием в старых книгах с истертыми переплетами в поисках всяких древних процессов и судебных прецедентов, что должны были поддержать примитивные законотворческие теории, к которым ни один юрист в здравом уме на практике не обращался десятки лет. Преподаватели любят посылать студентов на этот остров сокровищ. Авось что- нибудь и откопают. Профессора, которые в большинстве своем преподают потому, что не смогли найти применение своим теориям и способностям в реальном мире, считают необходимым натаскивать нас в умении разыскивать какие-то замшелые судебные процессы и кратко их резюмировать.

Все это для того, чтобы мы получили хорошие отметки и с ними возможность начать заниматься делом в качестве молодых, хорошо образованных юристов.

Но это особенно характерно для первых лет обучения. Сейчас уже полегче, и, может быть, есть свой резон и в этом безумном кладоискательстве. Мне тысячу раз приходилось слышать, что большие, солидные фирмы обычно закабаляют своих зеленых новобранцев, отправляя их на два года в библиотеки писать короткие резюме и планы-памятки для предстоящих процессов.

Но часы, кажется, стоят на месте, если занимаешься такими юридическими изысканиями на несвежую голову. Головная боль усиливается. Руки все еще дрожат. Букер находит меня в моем закутке уже вечером. Передо мной на столе с дюжину раскрытых книг и список процессов, врученный Левбергом, которые надо изучить.

– Как себя чувствуешь? – спрашивает Букер.

На нем сюртук и галстук, он, безусловно, из офиса, где звонил по телефону и пользовался диктофоном, как заправский адвокат.

– Я в порядке.

Он приседает на корточки около меня и рассматривает груду книг.

– Что это у тебя?

– Это не для экзамена. Просто небольшое разыскание для Смута.

– Но ты никогда не делал для его спецкурса никаких таких разысканий.

– Да. И чувствую себя виноватым.

Букер поднимается и стоит, прислонившись к стене в моем крошечном закутке.

– Первое, – произносит он почти шепотом. – Мистер Шэнкл считает, что маленький инцидент в «Броднэкс и Спир» в хороших руках, обо всем позаботятся. Он сделал несколько нужных звонков, и его заверили, что так называемые жертвы инцидента не станут предъявлять обвинений.

– Хорошо, – отвечаю я, – спасибо, Букер.

– Не стоит. И теперь ты, наверное, можешь выползти отсюда. Если, конечно, способен оторваться от своих разысканий.

– Попытаюсь.

– Второе. Я только что из офиса. У меня был долгий разговор с мистером Шэнклом. И, понимаешь, сейчас никаких мест нет. Он уже нанял трех новых сотрудников, меня и двух других парней из Вашингтона, хотя и не уверен, что они подойдут. Он собирается расширять штат.

– Букер, тебе не стоит морочить себе голову моими проблемами.

– Но я сам хочу помочь. Это пустяки, мистер Шэнкл пообещал поспрашивать у разных сведущих людей, порыскать, так сказать, в кустах, навести справки. Он знает множество адвокатов.

Я так растроган, что ничего не могу сказать, двадцать четыре часа назад у меня было твердо обещанное место с неплохой заработной платой. Сейчас незнакомые мне люди из милости дергают за веревочки и стараются отыскать для меня хоть самую завалящую работенку.

– Спасибо, – повторяю я, кусая губы и пристально изучая свои пальцы.

Букер смотрит на часы.

– Должен бежать. Ты утром будешь готовиться к экзаменам?

– Конечно.

– Я тебе позвоню. – Он хлопает меня по плечу и исчезает.

Ровно без десяти пять я поднимаюсь по лестнице из библиотеки на административный этаж. Теперь я не озираюсь по сторонам в страхе перед полицейскими, не боюсь столкнуться лицом к лицу с Сарой Плэнкмор, не беспокоюсь больше о судебных исполнителях и практически не трепещу при мысли о неприятных встречах с моими многочисленными сокурсниками. Они все ушли. Ведь это пятница, и юридический колледж опустел.

Отдел по трудоустройству на этаже, где размещается администрация. Я на ходу смотрю на доску объявлений в коридоре, она обычно бывает заклеена объявлениями о найме на работу: от больших фирм, средних фирм, от одиночек, занимающихся частной практикой, от частных компаний и государственных агентов. Быстрый взгляд подтверждает то, что мне уже известно. На доске нет ни единого предложения. В это время года на рынке труда хоть шаром покати.

Маделейн Скиннер управляет отделом трудоустройства уже не один десяток лет. По слухам, она собирается уходить на пенсию, но, согласно другим слухам, она грозит этим каждый год с целью что-нибудь выдавить из декана. Ей шестьдесят, но выглядит она на все семьдесят, тощая женщина с короткой седой стрижкой, сеткой морщин вокруг глаз и неизменной сигаретой в настольной пепельнице. Говорят, она выкуривает по четыре пачки в день, что, конечно, забавно, потому что у нас теперь официально запрещено курить, но никто не осмеливается сказать об этом Маделейн. Она пользуется огромной властью, потому что находит работодателей. А если бы не было работодателей, то не было бы и самого юридического колледжа.

И она очень хорошо справляется со своим делом. Она знает всех нужных людей во всех стоящих фирмах. Она находила работу для многих из тех людей, которые сейчас сами набирают новобранцев для своих фирм, и она умеет безжалостно нажать на нужные рычаги. Если надо устроить нашего выпускника в большую фирму, а эта большая фирма предпочитает нашим людям выпускников престижных школ, тогда, как известно, Маделейн звонит ректору университета и подает неофициальную жалобу. Известно также, что потом ректор беседует с владельцами больших фирм, встречается на ленчах с партнерами и уравнивает дисбаланс. Маделейн знает о каждой открывающейся в Мемфисе вакансии и точно знает, кто ведает их заполнением.

Но работать ей с каждым годом все труднее. Слишком много выпускников с посредственными оценками. Чего нельзя сказать о престижных институтах.

Она стоит около охладителя воды, глядя на дверь, словно поджидает меня.

– Здравствуй, Руди, – произносит она мрачно. Она одна, все уже ушли. Она держит чашку с водой в одной руке и такую же тоненькую, как она сама, сигарету в другой.

– Привет. – Я улыбаюсь, словно самый удачливый парень на свете.

Она указывает чашкой на дверь кабинета.

– Давай поговорим там.

– Конечно, – соглашаюсь я и следую за ней в кабинет.

Она закрывает дверь и кивает на стул. Я сажусь, а она устраивается на краю высокого кресла- вертушки у стола.

– Тяжелый день, а? – говорит она, словно знает, что приключилось со мной за последние двадцать четыре часа.

– Да, бывали полегче.

– Я сегодня утром беседовала с Лойдом Беком, – произносит она медленно. – Чтоб он подох.

– И он вам сказал обо мне? – спрашиваю я, стараясь говорить свысока.

– Ну, я узнала вчера вечером о слиянии двух фирм и стала беспокоиться о тебе. Ты единственный, кого мы определили в «Броднэкс и Спир», так что я очень волновалась и хотела узнать, что будет с тобой.

– И?

– Ну, он начал объяснять, что слияние произошло очень быстро, что это для них уникальная, блестящая возможность и так далее.

– Меня тоже угостили подобной болтовней.

– А затем я спросила, когда он впервые сообщил тебе о слиянии, и он дал какой-то уклончивый