отдельной лестницей.

Поверх пижамы на нем пушистый шотландский халат с затейливым рисунком. Ноги босые. Пусть он студент юридического колледжа, полуголодный и считающий дни до того, как его возьмут на работу, – к моде он все равно относится серьезно. В его шкафу мало одежды, но гардероб тщательно подобран.

– Что, черт возьми, случилось? – спрашивает он недовольно. Глаза у него еще сонные. Я позвонил ему из соседнего магазина, торгующего всю ночь.

– Извини меня, – говорю я, входя. Я вижу в крошечной кухоньке Чарлин. Она тоже в махровом шотландском халате, с зачесанными назад волосами, глаза опухли со сна, и, кажется, она готовит кофе. Слышу, как где-то в задней комнате плачет ребенок. Уже почти три утра, и я перебудил всю компанию.

– Садись, – предлагает Букер, беря меня за руку и легонько подталкивая к дивану. – Ты выпил?

– Я пьян, Букер.

– По какому-нибудь особенному случаю? – Он стоит рядом и очень похож на рассерженного папашу.

– Это долгая история.

– Ты что-то сказал о полиции.

Чарлин ставит около меня на стол кофейник с горячим кофе.

– С тобой все в порядке, Руди? – спрашивает она самым ласковым тоном.

– Все здорово, – отвечаю я, как самый заправский весельчак.

– Пойди посмотри, как дети, – говорит ей Букер, и она исчезает.

– Извини, – повторяю я.

Букер сидит на краешке кофейного столика, очень близко ко мне, и ждет.

Я не обращаю внимания на кофе. В голове у меня стучит. Я выкладываю ему, что случилось с тех самых пор, как вчера мы с ним расстались. Язык у меня словно распух, и я с трудом им ворочаю, так что начинаю говорить медленно и стараюсь сосредоточиться, чтобы не упустить нить повествования. Чарлин садится на ближайший стул и тоже очень сочувственно слушает.

– Извини меня, – шепчу я ей.

– Все в порядке, Руди, все в порядке.

Отец Чарлин священник в одном из сельских приходов Теннесси, и она не выносит пьяных, пьянство и разгульное поведение. Поэтому мы с Букером, когда несколько раз за эти три года выпивали, всегда скрывали это от нее.

– Ты выпил две упаковки по шесть банок? – спрашивает он недоверчиво.

Чарлин опять уходит проверить ребенка, который снова начал пищать. Я заканчиваю рассказ, упомянув о судебном исполнителе, о неминуемом процессе и о том, что меня выставили из квартиры. Да, день был катастрофический.

– Мне надо найти работу, Букер, – говорю я и делаю глоток кофе.

– Нет, сейчас у тебя проблемы поважнее. Через три месяца у нас выпускные, а затем нас будет просвечивать проверочный комитет. Арест и обвинение в дебоше могут тебя погубить.

А вот об этом я и не подумал! Голова у меня совсем раскалывается, в ней прямо-таки молот стучит.

– Ты мне не дашь сандвич? – спрашиваю я, чувствуя, что меня уже подташнивает от голода. Вторую упаковку пива я заедал сухим соленым печеньем и больше ничего не ел с самого ленча в компании Боско и мисс Берди.

Чарлин слышит это из кухни.

– Как насчет яичницы с беконом?

– Чудесно, Чарлин, спасибо.

Букер глубоко задумывается.

– Я свяжусь пораньше утром с Марвином Шэнклом. Он может позвонить своему брату, а тот, возможно, сумеет дернуть за кое-какие ниточки в полиции. Мы должны предотвратить арест.

– О, это ты замечательно придумал. – Марвин Шэнкл самый влиятельный чернокожий адвокат в Мемфисе и будущий хозяин Букера. – Когда ты будешь с ним говорить, спроси, нет ли у него какой-нибудь работенки.

– Здорово! Ты, значит, собираешься работать у негров в юридической фирме по гражданским делам!

– Сейчас я готов работать даже в корейской бракоразводной фирме. Не обижайся, Букер. Я ничего плохого не имею в виду. Мне просто нужна работа. У меня на носу полное обнищание и банкротство. Ведь могут быть и еще кредиторы, которые только и ждут момента, чтобы нагрянуть из засады с судебными исками в руках. Я не могу этого допустить. – Я медленно ложусь на диван. Чарлин жарит бекон, и густой аромат наполняет крохотную квартирку.

– Где иски? – спрашивает Букер.

– В машине.

Он выходит и через минуту возвращается. Он садится на ближайший стул, внимательно прочитывает иск «Тексако» и уведомление о выселении. Чарлин хлопочет на кухне, потом приносит мне еще кофе и аспирин. Три тридцать утра. Дети наконец успокоились. Я чувствую себя в безопасности и согреваюсь. Я чувствую себя даже любимым.

Голова у меня кружится, кружится. Медленно я закрываю глаза и уплываю в сон.

Как змея, ползущая в густой траве, я проскальзываю в колледж уже хорошо за полдень. Изучение законов о спорте и избранных мест из Кодекса Наполеона, планировавшееся на сегодняшний день, сорвалось. Кодекс Наполеона!

Смех да и только! Я прячусь в своем крошечном закутке в подвальном помещении библиотеки.

Утром Букер, разбудив меня, сообщил обнадеживающие вести. Он поговорил с Марвином Шэнклом, и колесики в городе закрутилась. Позвонили одному капитану в полиции или еще какому-то чину, после чего мистер Шэнкл заявил, что оптимистически смотрит на возможность уладить дело миром.

Брат мистера Шэнкла судья в одном из отделов по уголовным делам, и если обвинение не удастся отклонить, тогда придется нажать на другие рычаги. Но пока нет никаких сведений о том, что меня разыскивают полицейские. Букер позвонит еще в разные места и будет держать меня в курсе дела.

У Букера уже есть свой кабинет в фирме Шэнкла. Он работал здесь мелким служащим на почасовой оплате в течение двух лет и знает больше, чем любые пять из его сокурсников, вместе взятых. Он всегда аккуратно звонит секретарю между занятиями, усердно работает с записной книжкой, никогда не пропускает назначенные деловые встречи и всегда подробно рассказывает о своих клиентах – то да се. Из него выйдет замечательный адвокат.

Когда голова трещит с похмелья, думать о чем-нибудь сосредоточенно и упорядочение невозможно. Я пишу себе в деловом блокноте список неотложных дел. Уж если меня не застукали, когда я пробирался в библиотеку, надо сообразить, что у меня на очереди. Подожду здесь пару часов, пока колледж не опустеет. Сегодня пятница, середина дня, самое тихое время. Затем проберусь в отдел трудоустройства, зажму в угол его руководителя и выложу все начистоту. Если повезет, то, может быть, отыщется какое-нибудь мелкое, неизвестное государственное учреждение, которым пренебрегли остальные выпускники и которое еще предлагает двадцать тысяч в уплату за талантливые юридические мозги. А может, какая-нибудь маленькая частная фирма внезапно почувствовала необходимость еще в одном юристе для внутренних нужд? Но в настоящее время таких возможностей почти не осталось.

В Мемфисе рассказывают легенду о человеке по имени Джонатан Лейк, выпускнике нашего же колледжа, который тоже не мог найти работу ни в одной большой фирме города.

Случилось это лет двадцать назад. Лейка отвергали все крупные, солидные фирмы. Тогда он арендовал какое-то помещение, повесил вывеску и объявил, что он адвокат по взысканию долгов в судебном порядке, несколько месяцев он голодал, а затем как-то вечером попал в аварию на мотоцикле и