Разговор с Джеки Леманчик длится около часа. Временами голос её звучит твердо и уверенно, но иногда сбивается на еле слышный лепет. Она без конца повторяет, что совершенно не собиралась спать со всеми этими мужчинами, но другого выхода не было. Она разведена, в одиночку растит двоих детей.

Она согласна приехать в Мемфис. Я предлагаю оплатить ей не только билет на самолет, но и все расходы, и мне удается убедить её, что моя фирма крепко стоит на ногах. Джеки берет с меня обещание, что её выступление на суде должно стать полной неожиданностью для «Прекрасного дара жизни».

Она и правда до смерти запугана. Что ж, неожиданность так неожиданность – я не против.

Весь уик-энд мы почти не вылезаем из конторы и, лишь изредка прерываясь на кратковременный сон дома, снова, как заблудшие овцы, возвращаемся на работу.

Редкими минутами расслабления я обязан Тайрону Киплеру. Сотни раз я мысленно возносил ему хвалу за заблаговременный подбор присяжных и за предоставленную мне возможность выступить перед ними с неформальным обращением. Доселе никогда не стоявший перед жюри присяжных, я безумно страшился неведомого. Теперь же я всех их знаю не только по именам и в лицо, но и общался с ними, не прибегая к помощи записей. Контакт между нами установлен. Я пришелся им по душе. В отличие от моего противника.

Зеленый и необстрелянный, в глубине души я рассчитываю, что в трудную минуту судья Киплер придет ко мне на выручку.

Мы с Деком прощаемся около полуночи в воскресенье. Я выхожу на улицу, чуть припорошенную снегом. Легкий снегопад в Мемфисе как правило означает закрытие школ и многих учреждений на целую неделю. Город до сих пор не удосужился приобрести хоть один снегоочиститель. Частица меня мечтает о сильнейшей метели и о переносе процесса. Другая частица стремится покончить с ним как можно скорее.

К тому времени, как я добираюсь до дома, снегопад прекращается. Я опорожняю две бутылки теплого пива и молю Бога, чтобы он ниспослал мне сон.

– Есть у кого замечания? – обращается Киплер к своим довольно помятым собеседникам. Я сижу бок о бок с Драммондом, и мы смотрим через весь стол на его честь, восседающего лицом к нам. Глаза мои саднит после почти бессонной ночи, голова раскалывается, а мысли мелькают, словно в калейдоскопе.

Я поражен, насколько измочаленным выглядит Драммонд. Для парня, проведшего в судебных залах большую часть жизни, вид у него на редкость потрепанный. Замечательно. Надеюсь, что и он весь уик-энд вкалывал, не покладая рук.

– Мне ничего в голову не приходит, – чистосердечно признаюсь я. Обычная история – на наших встречах в узком кругу я почти не раскрываю рта.

Драммонд молча мотает головой.

– Можем ли мы оговорить приблизительную стоимость операции по пересадке костного мозга? – интересуется Киплер. – Если да, то Гаскина в качестве свидетеля можно не вызывать. По моим сведениям, подобная операция стоит около ста семидесяти пяти тысяч.

– Я не возражаю, – быстро говорю я.

Адвокаты ответчика заработают больше, если им удастся снизить эту сумму, однако Драммонда это мало интересует.

– Да, вполне приемлемо, – безучастно говорит он.

– Значит ли это, что вы согласны? – уточняет Киплер.

– Да.

– Благодарю вас. Теперь относительно стоимости остальных издержек. По моим подсчетам, это около двадцати пяти тысяч. Можем мы согласиться с тем, что сумма компенсации ущерба, запрашиваемая истцом, составляет двести тысяч долларов? Что скажете? – Киплер буравит Драммонда взглядом.

– Я не возражаю, – снова говорю я, понимая, что Драммонда это заводит.

– Я тоже, – нехотя кивает Драммонд.

Киплер карябает что-то в блокноте.

– Благодарю вас. Что-нибудь еще? Возможна ли договоренность об урегулировании?

– Ваша честь, – решительно вступаю я. Это было тщательно отрепетировано. – От имени моего клиента я выражаю согласие отозвать иск при условии выплаты в качестве возмещения ущерба одного миллиона двухсот тысяч долларов.

Адвокатов ответчика специально обучают изображать шок и возмущение в ответ на любое предложение адвоката истца о компенсации ущерба, поэтому мое предложение вызывает не только ожидаемые покачивания головами и покашливания, но даже презрительные усмешки – драммондовские прихвостни, сгрудившиеся за моей спиной, резвятся напоследок.

– У вас губа не дура, – язвительно произносит Драммонд.

Да, несравненного Лео Ф. Драммонда не узнать. В самом начале слушаний он был истым джентльменом, безукоризненным профессионалом, как в здании суда, так и вне его. Теперь же он ведет себя как сварливый второкурсник.

– У вас есть встречное предложение, мистер Драммонд? – спрашивает Киплер.

– Наше предложение остается в силе – двести тысяч, и ни цента больше.

– Хорошо. Тогда начинаем процесс. Каждой из сторон представляется пятнадцать минут для вступительного слова, но я вовсе не обязываю вас использовать это время целиком.

Мое вступительное слово отрепетировано десятки раз – я уверенно укладываюсь в шесть с половиной минут. Присяжные степенно входят в зал, чинно рассаживаются, получают напутствие судьи Киплера, после чего слово предоставляют мне.

Если такое будет часто повторяться и впредь, то, кто знает, возможно, в один прекрасный день у меня разовьется талант драматического актера. Впрочем, пока об этом думать рано. В настоящую минуту меня волнует одно: как преодолеть это испытание. Держа в руке блокнот, я раз или два справляюсь со своими записями и излагаю присяжным суть дела Блейков. Стою я возле судейского подиума и отчаянно надеюсь, что новый серый костюм придает мне более солидный вид. Все обстоятельства и факты складываются настолько в мою пользу, что от меня требуется лишь одно: не напортить. Был оформлен обычный полис по медицинскому страхованию, все положенные взносы Блейки вносили в срок, каждую неделю, Донни Рэй был застрахован от любых болячек, но когда он все-таки заболел, страховая компания его попросту кинула. И, не получив надлежащего лечения, он умер. Вы, господа присяжные, получите возможность увидеть Донни Рэя, но только благодаря видеозаписи. Он мертв. И иск этот подан не столько ради того, чтобы вытрясти из «Прекрасного дара жизни» причитающуюся по закону страховую премию, сколько для того, чтобы наказать компанию за её гнусный поступок. Денег в «Прекрасном даре жизни» куры не клюют – немудрено, учитывая, что страховые взносы они с клиентов аккуратно взимают, а вот сами им не платят. Закончив допрос свидетелей, я вновь обращусь к вам, господа присяжные, и попрошу присудить в нашу пользу крупную сумму денег, чтобы воздать компании «Прекрасный дар жизни» по заслугам.

Для меня исключительно важно посеять это семя как можно раньше. В мозгах присяжных должно утвердиться, что мы хотим сорвать крупный куш, а «Прекрасный дар» заслуживает самой суровой кары.

Моя вступительная речь проходит без сучка без задоринки. Я не заикаюсь, голос мой не дрожит, и Драммонд с протестами не вылезает. Я почти уверен, что Лео понапрасну вскакивать не станет. Ему вовсе не улыбается, что Киплер будет макать его мордой в грязь, тем более перед присяжными.

Я сажусь на свое место рядом с Дот. За длинным столом нас с ней только двое.

Драммонд уверенной поступью подходит к скамье жюри, держа в руке копию страхового полиса. И начинает с места в карьер:

– Это страховой полис, приобретенный мистером и миссис Блейк, – говорит он, демонстрируя его присяжным. – И нигде в нем не сказано, что компания «Прекрасный дар жизни» должна оплачивать трансплантацию костного мозга. – Он умолкает, чтобы суть сказанного дошла до умов присяжных. Заседатели питают к Лео неприязнь, но к этим словам прислушиваются. – Недельная страховка обходится всего в восемнадцать долларов, не покрывает трансплантацию костного мозга, и тем не менее истцы