2) Если сведения верны, а до сих пор monsieur NN не подводил, Соболев не просто нормальный мужчина, но мужчина, который уже по меньшей мере месяц говеет.

3) Мадемуазель Ванда — тот же женский типаж, что минская пассия генерала, которой он делал предложение, но был отвергнут, а позднее и брошен.

В общем, пороховая мина готова. Однако для верности нужна и какая-нибудь искра.

— Что, Коля, лоб морщишь? Боишься, что не понравлюсь я твоему земляку? — спросила Ванда вроде бы с вызовом, но Ахимас уловил в тоне затаенное беспокойство. Любая раскрасавица и завзятая разбивательница сердец нуждается в постоянных подтверждениях своей неотразимости. В сердце всякой роковой женщины шевелится червячок, нашептывающий: а вдруг чары рассеялись, вдруг волшебство больше не повторится?

В зависимости от характера, женщину нужно либо уверить, что она всех милее, прекрасней и белее, либо, наоборот, пробудить в ней дух соревновательности. Ахимас был уверен, что Ванда относится ко второму типу.

— Видел его сегодня, — вздохнул он, глядя на певичку с сомнением. — Опасаюсь, не ошибся ли с подарком. У нас в Рязани Михаила Дмитриевича сердцеедом считают, а он уж больно серьезен. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг не заинтересуется генерал нашим даром?

— Ну, это не твоя печаль, — сверкнула глазами Ванда. — Твое дело деньги платить. Принес?

Он молча положил на стол пачку.

Ванда взяла деньги, нарочно сделала вид, что пересчитывает.

— Все десять тысяч? То-то. — Она легонько стукнула Ахимаса пальчиком по носу. — Ты, Коля, не опасайся. Вы, мужчины, народец нехитрый. Не уйдет от меня твой герой. Скажи, он песни любит? Там у Дюссо в ресторане, кажется, роялино есть.

Вот оно, подумал Ахимас. Искра для мины.

— Да, любит. Больше всего романс «Рябина». Знаете такой?

Ванда задумалась, покачала головой.

— Нет, я русских песен мало пою, все больше европейские. Ну да не беда, сейчас отыщу.

Взяла с пианино песенник, полистала, нашла.

— Этот, что ли?

Пробежала пальцами по клавишам, помурлыкала без слов, потом вполголоса напела:

— Экая дрянь чувствительная. Герои — публика сентиментальная. — Она мельком оглянулась на Ахимаса. — Ты иди теперь. Схватит генерал ваш рязанский подарок, обеими руками уцепится.

Ахимас не уходил.

— Даме приходить в ресторан одной не положено. Как с этим быть?

Ванда страдальчески закатила глаза.

— Коля, я в твою торговлю парусиной не лезу, вот и ты в мою профессию не лезь.

Он постоял с минуту, слушая, как низкий, страстный голос изнывает от желания прильнуть к дубу. Потом тихо повернулся, пошел к двери.

Мелодия прервалась. Ванда спросила вслед:

— А не жалко, Коля? Меня другому отдавать?

Ахимас обернулся.

— Ладно, иди, — махнула она. — Дело есть дело.

В ресторане гостиницы «Дюссо» все столы были заняты, но заранее прирученный портье не подвел — приберег для господина репортера самый удобный: в углу, с обзором всего зала. Без двадцати девять, звеня шпорами, вошли сначала трое офицеров, потом сам генерал, потом еще четверо. Прочие гости, строго-настрого предупрежденные метрдотелем не докучать герою знаками внимания, вели себя деликатно и делали вид, что явились в ресторан не поглазеть на великого человека, а просто поужинать.

Соболев взял карту вин, не обнаружил в ней «шато-икема» и велел послать за ним в магазин Леве. Свита предпочла шампанское и коньяк.

Господа военные переговаривались вполголоса, несколько раз грянул дружный хохот, причем особенно выделялся заливистый генеральский баритон. Судя по всему, заговорщики пребывали в отличном расположении духа, что Ахимаса вполне устраивало.

В пять минут десятого, когда «шато-икем» не только доставили, но уже и откупорили, двери ресторации распахнулись, словно под напором волшебного ветра, и на пороге появилась Ванда. Она картинно застыла, подавшись вперед всем своим гибким телом. Лицо раскраснелось, огромные глаза сияли полуночными звездами. Весь зал обернулся на звук, да так и замер, околдованный чудесным зрелищем. Славный генерал и вовсе будто окоченел, не донеся до рта вилку с маринованным рыжиком.

Ванда чуть-чуть подержала паузу — ровно столько, чтобы зрители оценили эффект, но не успели снова уткнуться в тарелки.

— Вот он, наш герой! — звонко воскликнуло чудесное видение.

И порывисто, цокая каблучками, влетело в зал.

Зашелестел бордовый шелк, закачалось страусиное перо на широкополой шляпе. Метрдотель в ужасе всплеснул руками, памятуя о запрете на публичные сцены, однако он зря тревожился: Соболев ничуть не возмутился, вытер блестевшие губы салфеткой и галантно поднялся.

— Что же вы сидите, господа, и не чествуете славу земли русской!? — обернулась к залу восторженная патриотка, ни на миг не выпуская инициативы. — Михаилу Дмитричу Соболеву ура!

Казалось, гости только этого и ждали. Все повскакивали с мест, зааплодировали, и грянуло такое энтузиастическое «ура», что под потолком покачнулась хрустальная люстра.

Генерал симпатично покраснел, кланяясь на все стороны. Несмотря на всеевропейскую известность и всероссийское обожание, он, кажется, так и не привык к публичным восторгам.

Красавица стремительно подошла к герою, раскинула тонкие руки:

— Позвольте поцеловать вас от имени всех москвичек! — и, крепко обхватив за шею, троекратно облобызала по старомосковскому обычаю — прямо в уста.

Соболев побагровел еще пуще.

— Гукмасов, пересядь, — тронул он за плечо черноусого есаула и показал на освободившийся стул. — Окажите честь, сударыня.

— Нет-нет, что вы! — испугалась прекрасная блондинка. — Разве я посмею? Если позволите, я лучше спою для вас свою любимую песню.

И все так же порывисто направилась к стоявшему в центре зала белому роялино.

На взгляд Ахимаса Ванда действовала чересчур прямолинейно, даже грубо, однако видно было, что она совершенно в себе уверена и отлично знает, что делает.

Приятно иметь дело с профессионалкой. Он окончательно в этом убедился, когда по залу поплыл глубокий, с хрипотцой голос, от которого с первых же нот так и стиснулось сердце:

Ахимас встал и тихо вышел. Никто не обратил на него внимания — все слушали песню.

Теперь незаметно пробраться в номер Ванды и подменить бутылку «шато-икема».

Операция прошла до скучного просто. Ничего кроме терпения не понадобилось.

В четверть первого к «Англии» подкатили три пролетки: в первой объект с Вандой, в двух других — офицеры, все семеро.

Ахимас (с накладной бородой и в очках, этаким приват-доцентом) заранее снял двухкомнатный номер, выходивший окнами на обе стороны — и на улицу, и во двор, где располагался флигель. Свет погасил, чтобы не заметили силуэта.

Охраняли генерала хорошо. Когда Соболев и его спутница скрылись за дверью вандиной квартиры, офицеры приготовились оберегать досуг своего начальника: один остался на улице, у входа в номера, другой стал прогуливаться по внутреннему двору, третий тихонько проскользнул во флигель и, видимо, занял пост в прихожей. Четверо остальных отправились в буфет. Видимо, будут дежурить по очереди.

Без двадцати трех минут час электрический свет в окнах квартиры погас, и на шторы изнутри легло приглушенное красное сияние. Ахимас одобрительно кивнул — певичка действовала по всей парижской науке.

Прогуливавшийся по двору офицер воровато оглянулся, подошел к красному окну и встал на цыпочки, однако тут же, словно устыдившись, отпрянул и снова принялся расхаживать взад-вперед, насвистывая с преувеличенной бодростью.

Ахимас не отрываясь смотрел на минутную стрелку часов. Что если Белый Генерал, славящийся хладнокровием в бою, никогда не теряет головы и его пульс не учащается даже от страсти? Маловероятно, ибо противоречит физиологии. Вон как он вспыхнул от вандиных поцелуев в ресторане, а тут поцелуями не ограничится.

Скорее, возможно, что он почему-либо не притронется к «шато-икему». Но по психологии должен. Если любовники не бросаются друг другу в объятья в первый же миг — а прежде чем в будуаре погасла лампа, прошло добрых двадцать минут, — то им нужно чем-то себя занять. Лучше всего — выпить бокал любимого вина, так кстати оказавшегося под рукой. Ну, а не выпьет сегодня — выпьет завтра. Или послезавтра. В Москве Соболев пробудет до 27-го, и можно не сомневаться, что отныне он предпочтет ночевать не в своем 47-м номере, а здесь. Рязанское купеческое общество с удовольствием оплатит земляку этот абонемент — денег на накладные расходы от monsieur NN получено более чем достаточно.

В пять минут второго Ахимас услышал приглушенный женский вскрик, потом еще один, громче и длиннее, но слов не разобрал. Офицер во дворе встрепенулся, бегом бросился к