Варе перемены (а потрачено было шесть часов времени и почти все разъездные — шестьсот восемьдесят пять франков) сухо заметил, что такая защита ему неизвестна. Пришлось поинтересоваться, всегда ли в этих широтах так жарко в конце июля. Оказалось, что всегда, но это сущие пустяки по сравнению с влажной жарой Бангалора.

Когда в половине одиннадцатого позолоченные двери распахнулись и в зал вошел пьяноватый потомок римского легата, Варя обрадовалась ему как родному, вскочила и с неподдельной сердечностью замахала рукой.

Правда, возникло непредвиденное осложнение в виде пухлой шатенки, висевшей у полковника на локте. Осложнение взглянуло на Варю с неприкрытой злобой, и Варя смутилась — как-то не приходило в голову, что Лукан может быть и женат.

Но полковник решил проблему с истинно военной решительностью — легонько шлепнул свою спутницу ладонью пониже пышного шлейфа, и шатенка, прошипев что-то ядовитое, возмущенно удалилась. Видимо, не жена, подумала Варя и смутилась еще больше.

— Наш полевой цветок распустил лепестки и оказался прекрасной розой! — возопил Лукан, бросаясь к Варе через весь зал. — Какое платье! Какая шляпка! Боже, неужто я на Шанзелизе!

Фат и пошляк, конечно, но все равно приятно. Варя даже позволила ему приложиться к руке, поступилась принципами ради пользы дела. Ирландцу полковник кивнул с небрежной благосклонностью (не соперник) и, не дожидаясь приглашения, уселся за стол. Варе показалось, что Маклафлин румыну тоже рад. Неужели устал разговаривать о климате? Да нет, вряд ли.

Официанты уже уносили кофейник и кекс, заказанный экономным корреспондентом, и тащили вина, сладости, фрукты, сыры.

— Вы запомните Букарешт! — пообещал Лукан. — В этом городе все принадлежит мне!

— В каком смысле? — спросил ирландец. — Владеете в городе значительной недвижимостью?

Румын не удостоил его ответом.

— Поздравьте меня, мадемуазель. Мой рапорт оценен по заслугам, в самом скором времени могу ждать повышения!

— Что за рапорт? — снова поинтересовался Маклафлин. — Что за повышение?

— Повышение ожидает всю Румынию, — с важным видом заявил полковник. — Теперь абсолютно ясно, что русский император переоценил силы своей армии. Мне известно из достоверных источников, — он картинно понизил голос и наклонился, щекоча Варе щеку завитым усом, — что генерал Криденер от командования Западным отрядом будет отстранен, и войска, осаждающие Плевну, возглавит наш князь Карл.

Маклафлин достал из кармана блокнот и стал записывать.

— Не угодно ли прокатиться по ночному Букарешту, мадемуазель Варвара? — прошептал на ухо Лукан, воспользовавшись паузой. — Я покажу вам такое, чего в вашей скучной северной столице вы не видели. Клянусь, будет что вспомнить.

— Это решение русского императора или просто пожелание князя Карла? — спросил дотошный журналист.

— Желания его высочества вполне достаточно, — отрезал полковник. — Без Румынии и ее доблестной пятидесятитысячной армии русские беспомощны. О, господин корреспондент, мою страну ожидает великое будущее. Скоро, скоро князь Карл станет королем. А ваш покорный слуга, — добавил он, обращаясь к Варе, — сделается весьма важной персоной. Возможно, даже сенатором. Проявленная мною проницательность оценена по заслугам. Так как насчет романтической прогулки? Я настаиваю.

— Я подумаю, — туманно пообещала она, соображая, как бы повернуть разговор в нужное русло.

В этот миг в ресторан вошли Зуров и д'Эвре — с точки зрения дела, очень некстати, но Варя все равно была рада: при них у Лукана прыти поубавится.

Проследив за направлением ее взгляда, полковник недовольно пробормотал:

— Однако «Руайяль» положительно превращается в проходной двор. Надо было перейти в отдельный кабинет.

— Добрый вечер, господа, — весело приветствовала знакомых Варя. — Букарешт — маленький город, не правда ли? Полковник как раз хвастался нам своей прозорливостью. Он заранее предсказал, что штурм Плевны закончится поражением.

— В самом деле? — спросил д'Эвре, внимательно посмотрев на Лукана.

— Превосходно выглядите, Варвара Андреевна, — сказал Зуров. — Это что у вас, мартель? Человек, бокалов сюда!

Румын выпил коньяку и смерил обоих мрачным взглядом.

— Кому предсказал? Когда? — прищурился Маклафлин.

— В рапорте на имя своего государя, — пояснила Варя. — И теперь проницательность полковника оценена по заслугам.

— Угощайтесь, господа, пейте, — широким жестом пригласил Лукан и порывисто поднялся. — Все пойдет на мой счет. А мы с госпожой Суворовой едем кататься. Она мне обещала.

Д'Эвре удивленно приподнял брови, а Зуров недоверчиво воскликнул:

— Что я слышу, Варвара Андреевна? Вы едете с Лукой?

Варя была близка к панике. Уехать с Луканом — навсегда погубить свою репутацию, да еще не известно, чем кончится. Отказать — сорвать полученное задание.

— Я сейчас вернусь, господа, — произнесла она упавшим голосом и быстро-быстро зашагала к выходу. Надо было собраться с мыслями.

В фойе у высокого, с бронзовыми завитушками зеркала остановилась, приложила руку к пылающему лбу. Как поступить? Подняться к себе в номер, запереться и на стук не отвечать. Прости, Петя, не велите казнить, господин титулярный советник, не годится Варя Суворова в шпионки.

Дверь предостерегающе заскрипела, и в зеркале, прямо за спиной, возникла красная, сердитая физиономия полковника.

— Виноват, мадемуазель, но с Михаем Луканом так не поступают. Вы мне в некотором роде делали авансы, а теперь вздумали публично позорить?! Не на того напали! Здесь вам не пресс-клуб, здесь я у себя дома!

От галантности будущего сенатора не осталось и следа. Карие с желтизной глаза метали молнии.

— Идемте, мадемуазель, экипаж ждет. — И на Варино плечо легла смуглая, поросшая шерстью рука с неожиданно сильными, будто выкованными из железа пальцами.

— Вы с ума сошли, полковник! Я вам не куртизанка! — вскрикнула Варя, оглядываясь по сторонам.

Людей в фойе было довольно много, все больше господа в летних пиджаках и румынские офицеры. Они с любопытством наблюдали за пикантной сценой, но заступаться за даму (да и даму ли?), кажется, не собирались.

Лукан сказал что-то по-румынски, и зрители понимающе засмеялись.

— Много пила, Маруся? — спросил один по-русски, и все захохотали еще пуще.

Полковник властно обхватил Варю за талию и повел к выходу, да так ловко, что сопротивляться не было никакой возможности.

— Вы наглец! — воскликнула Варя и хотела ударить Лукана по щеке, но он успел схватить ее за запястье. От придвинувшегося вплотную лица пахнуло смесью перегара и одеколона. Сейчас меня вытошнит, испуганно подумала Варя.

Однако в следующую секунду руки полковника разжались сами собой. Сначала звонко хлопнуло, потом сочно хряпнуло, и Варин обидчик отлетел к стене. Одна его щека была багровой от пощечины, а другая белой от увесистого удара кулаком. В двух шагах плечом к плечу стояли д'Эвре и Зуров. Корреспондент потряхивал пальцами правой руки, гусар потирал кулак левой.

— Между союзниками пробежала черная кошка, — констатировал Ипполит. — И это только начало. Мордобоем, Лука, не отделаешься. За такое обхождение с дамой шкуру дырявят.

Д'Эвре же ничего не сказал — молча стянул белую перчатку и швырнул полковнику в лицо.

Тряхнув головой, Лукан распрямился, потер скулу. Посмотрел на одного, на другого. Варю больше всего поразило то, что о ее существовании все трое, казалось, совершенно забыли.

— Меня вызывают на дуэль? — Румын сипло, словно через силу, цедил французские слова. — Сразу оба? Или все-таки по одному?

— Выбирайте того, кто вам больше нравится, — сухо обронил д'Эвре. — А если повезет с первым, будете иметь дело со вторым.

— Э-э нет, — возмутился граф. — Так не пойдет. Я первым сказал про шкуру, со мной и стреляться.

— Стреляться? — неприятно засмеялся Лукан. — Нет уж, господин шулер, выбор оружия за мной. Мне отлично известно, что вы с мсье писакой записные стрелки. Но здесь Румыния, и драться мы будем по-нашему, по-валашски.

Он крикнул что-то, обратившись к зрителям, и несколько румынских офицеров охотно вынули из ножен сабли, протягивая их эфесами вперед.

— Я выбираю мсье журналиста, — хрустнул пальцами полковник и положил руку на рукоять своей шашки. Он трезвел и веселел прямо на глазах. — Возьмите любой из этих клинков и пожалуйте во двор. Сначала я проткну вас, а потом отрежу уши господину бретеру.

В толпе одобрительно зашумели и кто-то даже крикнул: «Браво!».

Д'Эвре пожал плечами и взял ту саблю, что была ближе.

Зевак растолкал Маклафлин:

— Остановитесь! Шарль, не сходите с ума! Это же дикость! Он вас убьет! Рубиться на саблях — это балканский спорт, вы им не владеете!

— Меня учили фехтовать на эспадронах, а это почти одно и то же, — невозмутимо ответил француз, взвешивая в руке клинок.

— Господа, не надо! — наконец обрела голос Варя. — Это все из-за меня. Полковник немного выпил, но он не хотел меня оскорбить, я знаю. Ну перестаньте же, это в конце концов нелепо! В какое положение вы меня ставите? — Ее голос жалобно дрогнул, но мольба так и не была услышана.

Даже не взглянув на даму, из-за чести которой, собственно, произошла вся история, свора мужчин, оживленно переговариваясь, двинулась по коридору в сторону внутреннего дворика. С Варей остался один Маклафлин.

— Глупо, — сердито сказал он. — Какие еще эспадроны? Я-то видел, как румыны управляются с саблей. Тут в третью позицию не встают и «гарде» не говорят. Рубят ломтями, как кровяную колбасу. Ах, какое перо погибает, и как по-идиотски! Все французская спесь. Индюку Лукану тоже не поздоровится. Засадят в тюрьму, и просидит до самой амнистии по случаю победы. Вот у нас в Британии…

— Боже, боже, что делать, — потерянно бормотала Варя, не слушая. — Я одна во всем виновата.

— Кокетство, сударыня, — большой грех, — неожиданно легко согласился ирландец. — Еще со времен Троянской войны…

Из двора донесся дружный вопль множества мужских голосов.

— Что там? Неужели кончено? — Варя схватилась за сердце. — Как быстро! Сходите, Шеймас, посмотрите. Умоляю!

Маклафлин замолчал, прислушиваясь. На его добродушном лице застыла тревога. Выходить во двор корреспонденту явно не хотелось.

— Ну что же вы медлите, — поторопила его Варя. — Может быть, ему нужна медицинская помощь. Ах, какой вы!

Она метнулась в коридор, но навстречу, бренча шпорами, шел Зуров.

— Какая жалость, Варвара Андреевна! — еще издали крикнул он. — Какая непоправимая утрата!

Она обреченно припала плечом к стене, подбородок задрожал.

— Как могли мы, русские, утратить традицию сабельной дуэли! — продолжал сокрушаться Ипполит. — Красиво, зрелищно, эффектно! Не то что пиф-паф, и готово! А тут балет, поэма,