того, чтобы искупить себялюбие и гордыню, которые привели меня к краху. Я тысячу раз бросился бы под колеса кареты, чтобы спасти Изабеллу, но какое это имеет значение? Истина состоит в том, что именно я виновен в смерти своей дочери и в том, что моя жена утонула в омуте безумия. Все это сотворило мое честолюбие.

В часовне наступила мертвая тишина. Казалось, было слышно, как на траву опускаются капли росы. Бешеный стук сердца грохотом отдавался в ушах Ричарда. Он прикрыл глаза, стараясь совладать с чувствами и унять сердцебиение.

Он рассказал правду, ужасную, непростительную и непоправимую. Непоправимую – в этом и состоит весь ужас. Ничего нельзя изменить. Как бы он ни раскаивался, сколько бы раз ни признавал свою вину, Изабелла была мертва, а теперь умерла и Элинор.

Безнадежный мрак окутывал его душу, но вдруг Ричард ощутил, как прохладные пальцы Мег коснулись его руки. Пораженный, он открыл глаза и встретился взглядом с глазами Мег, в которых светилось сострадание и доброта. Ричарду показалось, что ее сила вливается в его кровь. Мег в молчании поднесла его руку к своим губам, коснулась ее и, прикрыв глаза, приложила к своей горящей щеке. Ричарда охватила дрожь. Этот безыскусный жест сочувствия был невинен, но он разбудил в теле Ричарда давно забытую жажду, стремление к чему-то, чего он не мог назвать, но что было ему необходимо как воздух.

– Да, Ричард де Кантер, – грустно качая головой, произнесла Мег, – вам довелось страдать. Вы должны простить меня за поспешные, безосновательные суждения. И вы должны простить себя.

Ричард вторично лишился дара речи. Ее прикосновение поразило его, а произнесенные ею слова повергли в почти болезненное изумление.

Мег опустила вниз их сплетенные руки, и Ричард наслаждался каждым мгновением этого мимолетного жеста.

– Как вы можете так говорить? Разве я заслуживаю прощения? – внезапно охрипнув, проговорил он. – Я не могу даже вспоминать о том дне, боюсь лишиться рассудка. Невыносимо думать, что мое дитя погибло. Ничто не вернет ее. Ничто… Эта мысль сводит меня с ума.

– Я понимаю, – прошептала Мег, и Ричард увидел, как слезы блеснули в ее глазах. – Эта рана никогда не заживает.

– Нет, вы не можете понимать этой горечи. И не дай вам Бог когда-нибудь испытать ее.

– Ваши слова опоздали.

Мег стиснула его пальцы, и Ричард вдруг понял, что теперь она ищет его сочувствия, его понимания, нуждается в его силе. На губах Мег появилась жалкая улыбка, которая словно бы прорвала плотину, и слезы градом покатились из ее глаз.

– Ричард, Ричард, – зарыдала она, – я понимаю, понимаю… Я тоже потеряла ребенка, – задыхаясь, произнесла она.

Ричарда словно поразило молнией. Должно быть, его чувства отразились на лице, потому что Мег слабо кивнула и продолжала:

– Я носила ребенка, не освященного узами брака. Отцом девочки был рыцарь, о котором я уже говорила, его насильно заставили вступить в орден тамплиеров. Моя дочь был единственной памятью о нем. Пока я ее носила, я радовалась каждому мгновению, каждому проявлению этой новой жизни. Она была моим сокровищем, но после рождения прожила совсем недолго. – Голос Мег звучал глухо. – Ее звали Мэдлин. Когда она умерла, я не могла выпустить ее из рук. Потом пришли люди и забрали ее у меня.

Ричард долго молчал, не в состоянии произнести ни слова после этого ошеломляющего признания. Наконец он откашлялся и произнес:

– Я этого не знал, мадам. Ваша потеря невосполнима. Я вам сочувствую.

Мег кивнула:

– До этого дня я ни с кем о ней не говорила. И с братом Томасом тоже. Вот почему я не смогла остаться в спальне Элинор, когда она умерла. Ее последние минуты всколыхнули память о смерти Мэдлин, а когда она стала звать Изабеллу, я…

Мег проглотила комок в горле. Ричард молча смотрел на нее, чувствуя, как спазмы сжимают его собственное горло. Наконец он сказал:

– Я понимаю, мадам. Понимаю эту боль.

Мег подняла к нему искаженное мукой лицо. Ричард содрогнулся. Мег – сильная женщина, сильная духом, телом, умом, но такие испытания способны подорвать силы любого. Сейчас ее душа ищет утешения, которого, он знал это по собственному опыту, невозможно найти в этом мире. Боль, которой они поделились друг с другом, странным образом сблизила их. И еще: Ричард почувствовал мощное желание облегчить ее ношу…

– Я действительно сочувствую вам, мадам, – проговорил он, отирая слезы с ее лица.

Мег быстро кивнула в знак благодарности, прикрыла глаза, пытаясь удержать новую волну слез, но в следующий момент справилась с собой и улыбнулась ему слабой улыбкой, потом отступила к фигуре Пречистой Девы и провела ладонью по дереву постамента.

– Мне очень важно сохранить в тайне историю моего дитя от всех в Хоксли-Мэнор, особенно от брата Томаса.

– Вы полагаете, он накажет вас еще суровее, если узнает об этом?

Мег усмехнулась:

– Его гнев не будет знать границ. В его глазах мой грех возрастет десятикратно.

– Почему ему не сообщили подробности, когда вы впервые явились в Хоксли?

– Этого я не знаю. Возможно, так проявилась Божья милость. – Мег отвернулась от статуи. Сейчас ее лицо было полно решимости, глаза грозно сверкали. – Мое дитя, моя дочь – это не грех! И я никому больше не позволю называть ее так, не позволю!