Центавра. Он жил в клетушке три на три через коридор от цеха, вместе с женой и двумя детьми – год и год десять месяцев. Это было очень важно – рожать детей. Я спросил его: «Зачем ты так близко живешь, эти цеха раз в полгода взрываются», и он ответил мне: «Лучше моим детям быть мертвым, чем быть детьми диверсанта-вредителя». Чеслав повторял мне: «Я должен научить этих мерзавцев, что их жизнь ничего не стоит». Ты не можешь победить противника, чья жизнь ничего не стоит, если твоя стоит хотя бы ломаный грош. Вот так он думал. Славотчка.

– Кто? – не понял Трастамара.

– Славотчка. Славка. Славик. Это на одном из мертвых языков Земли. Забыл, на каком. Когда он не расстреливал нас, он велел звать его Славотчкой.

Кот поднял голову и сказал: «мяу». Ли почесал у него за ушами.

– Да, Слава, – ласково сказал ему прапрадед Трастамары, – твой предшественник жрал не только крыс. Удивительные твари – крысы. Лебеди погибли. Волки погибли. Белки погибли, а крысы выжили. Посмотри, какая красота, Станис. Я прихожу сюда утром, чтобы видеть рассвет. Каждый день я мечтаю, чтобы солнце, которое встанет, было желтым.

Маленькое бело-голубое солнце выплывало на небо. Восточную половину Кольца стерли, как ластиком. На небе не было ни облачка. Поливалки перестали бить, и крупные капли росы сверкали на сочных листьях и алых цветах. Оказывается, земные розы удивительно пахли.

– Люди – не барры, – сказал Ли, – мы не думаем, что смысл жизни – умереть со славой. Если ты – целый мир, уникальное «я», цветок прекраснее этого сада, подарок Господа, – как ты можешь сам растоптать этот цветок? В этом и привлекательность демократии – она говорит, что ничего нет выше твоего «я». И это все очень здорово, пока на орбите не появляется Флот Вторжения… Мы расстреливали за трусость и награждали за храбрость, мы создавали новое оружие и строили новые корабли, но я говорю тебе, Станис – у нас ни хрена, ни хрена бы не вышло, пока Император не стал чистить мозги Плащом.

Трастамара молчал. Тихая красота сада убаюкивала его. Он никогда не видел столько земной зелени.

– Плащ – это оружие, Станис. Самое главное оружие Чеслава. Мы шли к нему долго. Сначала была какая-то химия. Боевые коктейли. Они отбивали страх, а заодно и мозги. Потом мы нашли Плащ. Локрийский симбионт. Конечно, мы его перекроили. К тому времени я был во главе Биологического Проекта. Знаешь – я хреновый ученый. Но я – Организатор Победы. Я сам надевал Плащ. Дважды. Один раз добровольно. Другой… другой раз…

Ли Трастамара презрительно засмеялся. Его праправнук отвел глаза. Он догадывался, когда был «другой раз». Если внимательно просмотреть записи, на которых Ли Мехмет Трастамара признавался в заговоре против императора Чеслава, то под воротником заключенного можно было заметить серую дымку.

– Мы не могли выжить, – хрипло сказал Ли. – Мы не могли победить. Три миллиона против шестисот миллиардов. А он снова и снова бросал нас в бой. Говорил: «еще месяц – и победа». Он промывал нам мозги не хуже Плаща. А потом – потом мы создали Медею.

Станис молчал. «Медея» был вирус, поражающий нервную систему ттакков со стопроцентной вероятностью. Они либо погибали, либо теряли разум. Эскадры самоубийц доставили вирус на все планеты ттакк. Ли лично руководил одним из флотов.

Конечно, ттакки тоже к этому времени создали вирусы, поражающие человека, но ведь людей было три миллиона, и все они были – либо на военных кораблях, либо на базах, таких далеких и засекреченных, что узнать их месторасположение было невозможно, даже вспоров мозги захваченному крейсеру. А ттакк было шестьсот миллиардов, и жили они на планетах.

Планеты погибли. Ттакки сражались еще одиннадцать лет. Флот против флота.

Двери в лабораторный корпус беззвучно разъехались, и Станис увидел на дорожке две хрупких фигуры в салатовых халатах. Мужчину со светлыми волосами и майора Син. В руках у них был электронный планшет. Они подошли к старику и что-то почтительно у него спросили.

– Идиоты, – довольно громко ответил старик, – это бистабильная система. Переверните ее.

Родай ушла. Старик с одобрением смотрел, как под зеленым халатиком колышутся ее бедра.

– Сколько у тебя детей? – жестко спросил он.

– Один, – ответил Станис Трастамара.

Подумал и добавил:

– Жена ушла. Сказала – зачем мне рожать детей, которых я не вижу? Не хочу, чтобы мой сын носил погоны с пяти лет.

– Плохо, – сказал старик. – У меня было восемнадцать детей. Сто пятьдесят семь внуков. Пятьсот сорок правнуков. А в твоем поколении – вас тысяча триста.

Старик расхохотался.

– Конечно, я не ттаккая самка, но для человека неплохо. И половина – солдаты. Твой отец погиб, когда ему было двадцать три. Тебе надо жениться на этой девочке, которая не сводит с тебя глаз, и наплодить побольше личинок. С инкубаторами это не сложно. Ты знаешь, что инкубатор – это был прямой приказ Чеслава?

Маточные инкубаторы были созданы на стыке наноэлектроники с человеческими – и нечеловеческими – тканями. Особенно много ученые под руководством Ли Трастамары позаимствовали из биологии барров.

– Когда мы победили, это было… – как ехать верхом на солнце. Казалось, что начнется рай. Все ужасы – это была только война. А виноваты во всем были ттакки. Мы были счастливы. А потом… потом солнце потухло. Спокойствие похоже на помойку, Станис, а в помойке всегда заводятся крысы. Если бы я не был биологом, я бы верил в самозарождение крыс. Потом начались деньги. Свары. Войны. Война породила империю, и чтобы поддерживать власть императора, нужна была новая война. О, крийнская война – это была замечательная идея императора Валентина. Мы умудрились вмешаться в гражданскую войну чужаков, и даже освободить при этом… униженных и оскорбленных. Ты ведь знаешь, что крийны – это не крийны?

Станис сморгнул. Маленькие существа с разноцветным панцирем и детским умом, доверчивым и жестоким одновременно, в самом деле были не крийнами. Точнее – они были лишь одной из стадий развития крийна, личинкой, из которой на родной планете крийнов, при чудовищных давлениях в двести атмосфер и стандартной гравитации в 40 g появлялось совершенно другое, куда более крупное разумное существо.

Крийны-1 были бесполы. Крийны-2 могли размножаться, откладывая тысячи яиц за год. В отличие от ттакк, они полностью контролировали процесс. Личинок было так много, а биологические и интеллектуальные различия между личинками и взрослыми крийнами были так велики, что с точки зрения взрослой особи личинка имела не больше прав, чем полуторамесячный зародыш – с точки зрения женщины, решившей сделать аборт.

Взрослые крийны использовали личинок как рабов, порождая многочисленное потомство, которому не дано было повзрослеть. Личинки уходили в спячку, и их хладнокровно убивали. А на место их рождались новые тысячи мелких доверчивых тварей, готовых на все, лишь бы понравиться хозяйке и выиграть один билет на миллион.

Когда личинки сообразили, в чем дело, началась война, – война между двумя половинками одной расы, одна из которых была в тысячи раз многочисленней, а другая – много умней. Войны, в ходе которой взрослые особи хладнокровно уничтожили семь миллиардов яиц собственной кладки, дабы уморить противника.

Император Валентин вмешался в войну на стороне угнетенных личинок. День, когда взрослые особи капитулировали перед человечеством, подписав с императором Договор Жизни, дававший каждой личинке право развиться из яйца, стал одним из Великих Праздников империи. О Походе за Жизнью напоминали каждый год.

Реже напоминали о том, что двадцать тысяч взрослых особей, с комфортом и уютом обживавших собственную планету, каждый год отправляли тонны икры на центральные миры человечества, где из этой икры вылуплялись маленькие безотказные рабы, полагавшие, что если они будут верно трудиться, работать и доносить – то через пятнадцать лет большой транссолнечный корабль унесет их на родину, где они смогут