– Яшечкин, а вы любите воевать? – неожиданно спросил мальчик.

– Не-ет, – ответил пожилой боец.

– Чего же вы воюете?

– Питер защищать нужно. Воевать никто не любит… Я траву люблю косить.

– А генералы любят воевать? – спросил мальчик.

– Кто их знает, генералов. Я их только издали видал… Ты спи, спи.

Но Коте не спалось. События сегодняшнего дня ошеломили его. Он никак не мог прийти в себя. Перед глазами снова и снова возникали страшные видения войны. Разрывы. Отблески пожара. Стоны раненых. Ржание испуганных коней. И фургон Героического рабочего театра, освещенный вспышками разрывов. Неужели весь театр умчался и папа с мамой бросили его одного на пылающей привокзальной площади?!

– Яшечкин, а вы могли бы встать и пойти на белых? – спросил мальчик, приподнявшись на локте. – В вас стреляют, а вы идете. Вперед. Но если вас убьют, то больше никого, никого не убьют. И война кончится. Победа!

– Спи, – сказал боец, видимо не зная, как ответить на эту фантазию мальчика. – Спи и не думай.

– А разве можно заставить себя не думать? – спросил мальчик и, не получив ответа, больше уже не приставал к своему спутнику с расспросами. Тем более что усталость начинала брать свое. Он закрыл глаза.

Яшечкин оглянулся и прикрыл мальчика краешком шинели. «А ведь малый прав. Каждый, кто идет вперед под пули, приближает победу. Только одним солдатом тут не обойдешься…»

Коте снилось огромное поле, на котором лежат раненые и убитые. И по полю медленно идет мама с кувшином и дает напиться тем, кто просит. На громоздкой серой кобыле появляется папа и кричит:

«Ты, Ксаночка, пои только красных!»

А мама отвечает.

«Белые тоже хотят пить».

«Они хотят Питер!» – говорит папа.

«Они уже ничего не хотят, – отвечает мама, – только пить. Только пить…»

И еще Коте снится, что он тоже лежит на этом поле, закрытый шинелью, которая колет щеку, и громко кричит:

«Мама, я тоже хочу пить!»

Но мама не слышит его голоса. И не видит его и проходит мимо.

Проснулся Котя оттого, что кто-то сильно тряс его за плечо. Он открыл глаза: перед ним стоял боец, только не Яшечкин, а другой.

– Это что за флаг? – спросил незнакомый боец.

– Где Яшечкин? – вместо ответа спросил Котя.

– Что у тебя за флаг, спрашиваю?

Котя встал на ноги, огляделся. Он увидел Яшеч-кина – без винтовки, руки за спиной.

– Это французский флаг! – ответил Котя.

– Слышь, Хвилиппов, – сказал незнакомый боец другому бойцу, – хранцузский! (Вместо «ф» он говорил «х».) Интервенты, значит.

– Да русские мы! Красные! – угрюмо произнес Яшечкин. – Разве я похож на интервента?

– На кого ты похож – разберемся.

– Красные мы! – крикнул Котя.

– Молчи, барчук. Пшли на батарею. Хранцузы!..

Большой театральный фургон, на котором красовались пятиконечные звезды и горели слова «Смерть Юденичу!», мчался по проселочной дороге, переваливаясь с боку на бок и подпрыгивая на ухабах. Сидя на козлах, Котин приятель Икар подгонял лошадей. Уже грохот боя остался далеко позади, а Икар все не давал коням отдыха. Можно было подумать, что он крепко перетрусил и мчится куда глаза глядят, только бы подальше от боя.

Не захватил Икар и своих товарищей по театру. Бросил их на горящем вокзале.

Однако Икар не был трусом. Он не обратился в бегство, а, напротив, спешил к своей цели. Этой ненастной ночью, бросив фронтовой театр, он пробирался в деревню Панево, где на сеновале скрывался его брат – белый военлет поручик Воронов, сбитый красными.

Икар решил разыскать раненого брата и увезти его под прикрытием красных звезд в безопасное место. «Только бы найти его! Только бы успеть!» – думал Икар. Ведь попадись Виктор в руки красных, не будет ему пощады.

Уже светало, когда по правую сторону дороги стали вырисовываться избы. Деревня казалась заброшенной, вымершей. Во многих домах окна были заколочены. Видимо, их хозяева или воевали, или подались подальше от тревожной прифронтовой зоны.

Теперь фургон уже не мчался, а медленно двигался по деревне. Где здесь затаился брат? На каком