— Э-эгей… берегись!

Илья кричит, перекрывая гул порогов. Вцепившись в ослабевшие ремни, он стягивает мертвым узлом поклажу. Повисаем с Костей на тяжелом рулевом бревне. Кипучая струя швыряет плот на гранитную стену.

Вода с шумом разбивается о каменную грудь. Река круто поворачивает, и кажется, что она проваливается под скалу. Плот, подхваченный бурлящим потоком, ударяется в утес и, подкинутый валом, становится на дыбы.

Рулевое бревно трескается пополам. Кубарем лечу на груду скарба и невольно хватаюсь за ремни. Костю спас Илья, вытянув за шиворот из ревущего водоворота. Чиркнув гранитную щеку, плеснув перебитым рулем, плот пронесся мимо мокрых утесов. Еще один порог остался позади.

В плавание по горной реке мы пустились втроем, вьючный караван на Омолон отправив с Ромулом и Кымыургином. Пинэтаун остался с табуном в Широкой долине, ему не хотелось покидать Нангу. Вьючный караван, преодолев гари межгорного понижения, выйдет через неделю к Омолону против фактории.

Нас привлекало водное путешествие. Я рассчитывал плыть на плоту к Омолону и прибыть на факторию раньше сухопутного каравана. Хотелось вовремя закупить у Котельникова продовольствие и переправить груз на лодке через Омолон к месту встречи с Ромулом.

Из охотничьей экспедиции мы вернулись несколько дней назад с полными вьюками бараньего мяса. С висячего балкона пещеры, где навсегда остался Чандара, спустились с помощью связанных арканов.

Рассказ о находках в скальной пещере поразил Илью. Старинное анаульское предание повествовало, что вождь анаулов, возглавивший триста лет назад великое кочевье к Синему хребту, «ушел к предкам на звезды» и унес с собой последний тотем охотничьего племени — деревянную голову медведя. Он завещал анаулам, исконным охотникам и рыболовам, жить по-новому — разводить оленей.

Тотем и мумию вождя мы нашли в пещере.

— Обманывали, однако, шаманы, — сказал Илья после долгого раздумья. Корок вождя, медведя деревянного, потихоньку в пещеру прятали.

Я спросил Илью, почему такой же тотем, только поменьше, стоит на берегу пустынного озера в далекой Западной тундре, а у ног деревянного медведя лежат лук и стрела.

— Старуха увезла. Маленький идол у нее был, часто шаманила; лук, стрелу положила — доброму духу молилась, хорошего пути Нанге просила.

Известие о гибели Синего Орла взбудоражило оба стойбища. Восхождение в пещеру Харги, да еще вместе с Ярканом, развеяло дым суеверий и, главное, избавило жителей Синего хребта от смутной тревоги — боязни неожиданной встречи с Чандарой. Как-то легче дышалось в горах, люди повеселели.

Воспрянула духом и Нанга. Девушка уже не боялась оставаться в одиночестве; носилась, как маленькая кабарга, по кручам у табуна и даже ездила с Пинэтауном в гости к сестре.

На берег Быстрой реки нас вывел ранним утром Илья. Нехитрый плот связали из сухих стволов тополя. Старик советовал связать мино треугольный юкагирский плот. На таких плотах, говорил он, в старину юкагиры спускались по быстрому Омолону на колымскую ярмарку продавать соболя. Но мы с Костей не послушались Илью, связали обычный прямоугольный — плот и теперь проклинали свое легкомыслие.

Управлять прямоугольным кораблем трудно. Течение тащит плот с курьерской скоростью. Мчимся на серебряных струях по дну широкой горной долины. Вершины гор в снегу, там наступает уже зима. Бледно- голубое осеннее небо холодно мерцает, словно отражая отблеск далеких глетчеров. Склоны долины заросли лиственничной тайгой, и она желтеет червонным золотом осени.

Вода в реке обжигающе холодна. После ледяной ванны у гранитной стены танцуем на плоту, согревая окоченевшее тело. Плот не остановишь в потоке, приходится мастерить руль из двух шестов, припасенных вместо весел.

Река становится шире. Долина раздвигается, высокие сопки с белеющими вершинами остаются позади. Выплыли за пределы Синего хребта. С такой скоростью достигнем Омолона к вечеру.

Русло ветвится на протоки, появляются острова, покрытые чозенией и вековыми тополями. Порогов опасаться нечего. Удерживаемся на стрежне, избегая боковых проток. Быстрины и перекаты после порогов кажутся детской забавой.

— Гляди… Вадим!

Впереди река подмывает низкий берег. Тяжелые глыбы с растущими деревьями осели в воду. Могучим частоколом вздымаются над рекой затонувшие тополя, поддерживая серебристые кроны.

Струя течения неумолимо тянет плот в западню. Если врежемся в затопленные стволы, утлый плот рассыплется в щепы. Чудом проскальзываем между деревьями.

Пронесло…

На самой быстрине подстерегает новая ловушка. Два затонувших тополя образуют узкие ворота. Гребем изо всей мочи рулевым пером, стараясь прошмыгнуть мимо.

Поток сильнее людей. Плот с разбегу втискивается в дьявольские ворота и застревает между стволами. Вода с шумом катит через настил и тюк с вещами, бурлит пеной. Илья выхватывает из воды топор и врубается в серебристую колонну. Подпрыгиваем, раскачивая бревна. Плот скрипит, протискивается в проход и устремляется дальше.

Часов пять гребем и гребем, увертываясь от ловушек. Белые гребни Синего хребта уходят, скрываются за таежными увалами. Появляются отмели.

Река делает крутую излучину. У выхода из этого изгиба струя течения ударяет в берег и подмывает груду плавника, образуя темные ниши под нависающими бревнами. Рядом из воды торчат, покачиваясь, разбухшие стволы. Вероятно, корни их якорями засели в дно реки. Эти тараны похожи на чудовищные клыки.

— Не выберемся!.. — кричит Костя.

— Плохое место, все равно пасть, — качает головой Илья.

Пляшем на плоту, остервенело выгребая рулем. Ничто не помогает. Ударившись боком о тяжелый таран, плот забивается под кучу плавника, погружаясь все глубже и глубже в темную пучину.

Крушение!..

Вода захлестывает по пояс. Успеваем выкинуть на кучу плавника лишь винтовку и топор. Плот уходит из-под ног. Повисаем на бревнах. Цепляемся, как обезьяны, за мокрые стволы. Помогая друг другу, выбираемся на пирамиду плавника. Плот с вещами бесследно пропал в крутящейся бездне.

— Однако, хорошо прыгали… — бормочет Илья.

Старик вымок до нитки, дрожит. Прихватив винтовку и топор, выползаем по шатким стволам на берег.

— Ну и проклятущая река!.. — ругается Костя, выжимая куртку.

Над головой сходятся густые ветви. В воздухе с тихим шорохом кружатся желтые снежинки — с лиственниц облетает золотая хвоя. Промокли, продрогли. Нужно скорее разводить костер.

Костя вытаскивает из кармана ружейную гильзу заткнутую пробкой; внутри — аварийный запас спичек с теркой от спичечной коробки. Натаскиваем целую груду сухостоя. Вспыхивает огонь; можно развесить промокшую одежду.

Грея у огня красные окоченевшие ноги, радуемся избавлению, вспоминая перипетии беспокойного плавания. Хорошо после ледяного купания у жаркого таежного костра!

Времени терять нельзя — продовольствие утонуло. Обогревшись и обсушившись, трогаемся в путь. Омолон где-то близко. Поднимаемся на лесистый увал — нужно высмотреть прямую дорогу к реке. С плоской седловины открывается изумительная панорама.

Сопки окончились, мы — на последнем перевале.

Ясный холодный воздух прозрачен, как стекло. Во всю ширь лежит перед нами долина Омолона. На плоских террасах блестят озера. Вдали, меж желтеющих полос осенней тайги, тускло отсвечивают широкие плесы. В сизой дымке за рекой едва различимы вершины Анюйских гор, покрытые снегом.