себя походить, побегать и попрыгать – минут пять-семь, я думаю, – и только потом залить бак и взлететь. И, как оказалось, задержка эта вышла мне очень кстати.

Мы с Собакой проделали две трети пути до Денисова, оставив позади и Стену Скелетов, и Овечий – большой, но почти необитаемый гористый остров, где пасутся многие тысячи овец, шерсть у них дрянная, но кожа и мясо хорошие, – когда вдруг засбоил правый движок. Я не такой хороший моторист, чтобы по звуку безошибочно определить любую неисправность, но здесь всё было понятно: один из четырёх цилиндров перестал работать; скорее всего, пробило свечу. Ничего особо страшного, Собака ведь в принципе двухместный вертолёт (нужно откинуть пару замков, сдвинуть пилотское сиденье влево, перенести в боковые слоты узлы крепления рычагов и педалей, приподнять и раскрыть утопленное пассажирское сиденье и снова закрепить всё замками), так что с одним пилотом и почти без груза она могла лететь не снижаясь не то что без одного цилиндра, но и без одного мотора. Хуже, что по прилёте становилось заботой больше – но и это, в общем, ерунда. А вот то, что стук мотора – к беде…

Я уже стал думать, а не вернуться ли мне и не сесть ли на Овечьем, да не отладить ли забарахливший агрегат вручную (знаю, что авантюра; ну а вдруг?), когда прямо передо мной лопнуло с чудовищным громом ядро, за ним второе и третье, оставляя на месте взрывов светящиеся облака и фонтаны медленно гаснущих искр… а потом канонада стала непрерывной, и всё впереди заволокло сияющим слоистым дымом.

Я еле успел уйти влево и вниз, разгоняясь в пикировании до визга моторов и дрожи винтов, а над головой на фоне сияния уже промелькнули крылатые силуэты, три, уже четыре, уже пять – изгибались в виражах, исчезали в пламени и возникали из пламени, – я выровнял Собаку и потянул в темноте, глаза ещё не оправились от светового шока, и я боялся только, что не увижу скалу и вмажусь со всей дури, но нет, увидел и отвернул, обогнул, ушёл от огненной феерии и от вздроченных драконов, которые ещё несколько минут – и приступят к результирующей фазе своих драконьих утех, взлетая высоко над огнями, склещиваясь там, на высоте, и падая-кружась на распахнутых крыльях вниз, в огонь и светящийся дым взорвавшихся ядер… Это красиво, когда ты стоишь на земле и смотришь в бинокль или телескоп, а когда пролетаешь мимо хоть на вертолёте, хоть на землюковском катере – ты в большой опасности, потому что эти крылатые твари становятся совсем больные на голову, особенно те, кому не досталось партнёра. И тогда им – с крыльями ты, без крыльев, с хвостом, без хвоста…

В общем, на этот раз мне повезло. А Собака, не познавшая драконьей любви, как-нибудь простит подлеца.

Я надеюсь.

Потому что – ну куда я без Собаки? И куда она без меня? Мы вместе уже лет двадцать пять…

Точно. Через месяц можно отмечать день рождения Собаки. Надо будет запросить Регистр – не старейший ли у меня вертолёт на Эстебане? Ведь не исключено, что и старейший. То есть наверняка у кого-то хранятся раритеты и подревнее, но вряд ли они на ходу. И в таком прекрасном состоянии.

Но лучше не запрашивать. Заинтересуется кто-нибудь не наш: а чего это такая древняя рухлядь – и так хорошо выглядит, да ещё и летает каждый день? И – кранты Собаке.

Ничего не скажут, а грохнут с орбиты микронным пучком… да ну, что вы – никаких кровопролитий, подкараулят где-нибудь на стоянке, во дворе, на заправке… они же гуманисты, эти землюки, им птичку случайно обидеть, и то нехорошо потом, страдания и сопли на всю Систему, психологов с Земли вызывать приходится. Это мы тут – звери лохматые, варвары, друг дружке горла перегрызаем просто за не фиг делать, игра такая – партизанская рулетка называется…

Я злился, злость переливалась в Собаку, и она держалась и понемногу набирала высоту, так что к Денисову мы выкарабкались-таки на уровень островов… ну, нельзя скидывать со счетов и везенье (конечно, я его со счетов не скидывал и сильно рассчитывал на него – но молча): фактория стоит не над отвесным обрывом, а над крутым склоном, и ночной страфф создаёт акцентированный восходящий поток. Этот поток и перенёс нас через край острова…

В общем, мы долетели.

Старик Денисов потерял на последней войне двух старших сыновей, и общаться с ним было непросто: всех выживших он подозревал в том, что они виноваты в их смерти. Может быть, он и сам себе не отдавал в этом отчёта, но со стороны – невозможно было не почувствовать исходящую от него, как тяжёлый стариковский запах, неприязнь. Правда, уже года два он не покидал свою комнату наверху, мало кого узнавал и ничего не хотел. Поэтому я весьма удивился, когда внук его, Мишка, перегнулся через перила лестницы и позвал:

– Дядя Север, там дедушка вас зовёт, сказать что-то хочет!

Мы переглянулись с Артёмом. Пока поднятые по тревоге механики меняли движок Собаки на новый (то бишь попросту исправный), я рассказал ему о проблемах со Снегирём, а он в ответ показал мне последние трёхстолбовские и ньёрдбургские газеты, где об этом же говорилось подробно, эмоционально и бездоказательно. Я пробежал статьи, не вникая в суть, а просто запомнил как есть – чтобы на последнем отрезке пути прокрутить и обдумать.

(И это хорошо, что я их не прочитал сразу, потому что подпись «Гагарин Бланш» под парой самых грязных и самых разоблачительных статей меня очень смутила бы – и я потратил бы время и мозговой ресурс совсем не на то…)

Старик сидел в плетёном кресле-качалке, вцепившись огромными узловатыми пальцами в оконечности подлокотников. Почему-то именно эти огромные пальцы с жёлтыми лопатообразными ногтями меня если не испугали, то поразили. К этим пальцам подошло бы тело раза в три крупнее, чем то, которое костляво свисало сейчас с высоко – выше головы – торчащих плеч. Острые плечи, голое пятнистое морщинистое темя, глаза под тяжёлыми веками и выпяченные вперёд под пергаментными губами челюсти (все зубы на местах) – делали старика Денисова похожим на уснувшего дракона.

Но этот дракон не спал.

– Тёмка, – просипел он, и Артём тут же принял позу готовности: одна нога вперёд, другая назад, ухо направлено на источник команд. – Тёмка, я Севера одного позвал. Закрой дверь и покарауль там, чтоб никто не подслушал…

Фраза, наверное, для старика была слишком длинной – последние слова шелестели еле слышно.

– А ты иди сюда… садись вон…

Я подвинул лозовый стул, сел боком, опершись об округлую спинку левой подмышкой, спрятал ноги под стул.

– Слушаю, Лев Никитович.

Он слегка приподнял веки. Глаз под ними я так и не увидел.

– Слушаешь – это хорошо… мало кто из вас, молодых, слушать умеет… да ещё не перебивать при этом…

Он сделал паузу, как бы и приглашая перебить; я не воспользовался.

– Кольку и Петра ты знал…

Хм. Знал ли я старших младших Денисовых? Вопрос не простой – поскольку оба они перед войной и в самом её начале участвовали в саботаже, а значит, были насквозь и перекрёстно законспирированы и